Наверное, именно таких, как Феликс, в прежние времена называли "чудаками", "рассеянными до невозможности" и как-то еще. Все эти словечки решительно ничего не объясняют. Мозг Феликса автоматически ограждает себя от посторонней информации. И в этом все дело. Защита, отбрасывающая все ненужное.
И вот что еще приходило мне в голову. Я был не очень силен в ментообмене, мои земляки-примары куда шире пользовались направленной мыслью для общения, однако, с тех пор как я покинул Венеру, я почти не встречал людей, владеющих менто-системой, а если и встречал, то убеждался, что они не идут дальше набора элементарных сигналов: "Как тебя зовут?", "Спасибо", "Партию в шахматы?" и тому подобное. Чаще всего в ответ на свое менто я получал от таких собеседников неопределеннорасплывчатый фон, не несущий информации. Робин-вог с кем я еще мог перекинуться менто: результат нашего многолетнего общения. Я хорошо его понимал, и он понимал почти все разумеется, в известных пределах. Андре менто-система не давалась, хотя я пробовал ее тренировать. Она разделяла общепринятое мнение о весьма ограниченной коммуникабельности ментообмена и, как следствие, его бесперспективности.
Исключением из правила был Феликс.
С первой нашей встречи - с того дня, как Феликс вошел в рубку корабля, идущего на Луну, - мне постоянно казалось, что он свободно читает мои мысли. Конечно, это было не так. Человек, владеющий менто-системой, в разговоре всегда невольно пользуется приемом сосредоточения мысли, и вот эти-то мысли и улавливал Феликс, будучи от природы одаренным перципиентом. Не думаю, чтобы он воспринимал мысли собеседника, не знакомого с приемами менто.
Так или иначе, я чувствовал себя в обществе Феликса, как бы выразить... ну, неуютно, что ли. Восхищаясь его изумительным даром, я в то же время странно робел перед ним. Детски застенчивый, молчаливый, он хранил в себе неприступные для меня да и для многих других высоты.
- Смотрите, смотрите! - воскликнула Андра, глядя на очередного прыгуна, летящего над водой. - Как выпучил глаза! Бедненький, как он старается приводниться дальше всех! - Она засмеялась.
Гинчев сказал, почесав нос:
- Типичный образчик несоответствия между волевым и физическим усилиями. Мозг отдает команду, которую мышечный аппарат не в состоянии выполнить.
- Ужас какой! - встрепенулась Андра. - Вы, конструкторы, совершенно не умеете разговаривать по-челопечески. "Мышечный аппарат"! Неужели нельзя просто смотреть на красивое зрелище и любоваться им?
- Нельзя. - Гинчев налег грудью на стол и устремил на Андру пронзительный взгляд. - "Красивое зрелище" - слова, ничего не означающие. Если явление соответствует твоему представлению о нем, то оно красиво. И наоборот. Лично меня привлекает в этом зрелище только спортивный результат.
- Знаешь что? Тебе надо смотреть соревнования роботов. У них все "соответствует". - Андра сделала гримаску, произнеся это слово.
- А почему бы и нет? Автомат куда совершеннее человека. Уж он-то не выпучит глаза, стараясь достичь недостижимого: он точно знает собственные возможности.
Борг, посмеиваясь, копался отверткой в цветных потрохах небольшого электронного прибора. Он не вмешивался в спор. Он отдыхал.
А спор нарастал, и вместе с ним - категоричность высказываний Гинчева.
- Никогда человек не сделает так хорошо, как прибор.
Он принялся развивать эту мысль, но Андра перебила его:
- Именно такие, как ты, в прошлом веке чуть было не довели человечество до деградации под опекой андроидов.
- Такие, как я? - Гинчев нахохлился.
- Да, да! Просто смешно тебя слушать!
- А мне страшно слушать. Если бы человечеством направляли воинственные гуманитарии вроде тебя, то мы бы до сих пор ходили в звериных шкурах и ездили на лошадях, регулируя скорость нажатием ног на лошадиные бока.
Тут вдруг ожил приборчик в руках Борга. Быстро перебирая грейферными лапками и ловко огибая кофейник, бутылки с вином и витаколом, он пошел по столу к Гинчеву.
- Совершенствование человечества всегда было направлено к тому, - продолжал Гинчев, - чтобы...
Он замолчал и отшатнулся, но все же не успел увернуться: шустрый прибор протянул манипулятор и поскреб длинный нос Гинчева.
Мы так и покатились со смеху, а Гинчев вскочил и сказал сердито:
- Что еще за глупые шутки!
- Не обижайся, Василь, - сказал Борг, усмехаясь. - Но ты сам говорил, что человек не сделает так хорошо, как прибор.
- Странные у тебя развлечения, старший, - проворчал Гинчев, пересаживаясь подальше. - Я ведь имел в виду не чесание носа, а...
- Почему бы нет? - перебил я его. - Представь себе, Василь, что обе руки у тебя заняты, а нос чешется и неохота тратить время на это пустяковое дело. Нет, очень полезный приборчик, очень.
- Знавал я одного конструктора, - заметил Борг. - Окно в своей комнате он заменил датчиком и телеэкраном.
- Ну и что? - сказал Гинчев. - Ничего смешного не вижу. Электронное окно позволяет видеть и ночью и в туман.
- Машина для смотрения в окно нужна на космическом корабле, а не в жилом доме. Верно, пилот? - Борг скосил на меня насмешливый взгляд. - Вообще машины хороши там, где они на месте. Умный человек не станет кидаться на полезную машину с ломом в руках. Бесполезные же машины - я исключаю детские игрушки - просто не надо делать.
- Что это значит - кидаться на машины с ломом? - удивилась Андра. - Разве было такое?
- Ты не слышала историю о последнем чиновнике планеты?
- Нет. Расскажи, старший!
- Охотно, - сказал Борг.
РАССКАЗ О ПОСЛЕДНЕМ ЧИНОВНИКЕ ПЛАНЕТЫ
Это было, когда люди уже стали такими грамотными, что не путали стиральный порошок "Апейрон" с молочным порошком "Анейрон". В то время любили называть вещи неподходящими словами, лишь бы позвучнее.