В частности оказалось, что некоторые из ученых, вынужденных убраться с Венеры, не пожелали тем не менее от нее отступиться. И вот что затеял Баумгартен: набить корабль специально созданной аппаратурой, вывести его на околовенерианскую орбиту и провести длительное исследование космического комплекса, называемого собственным полем Венеры, - и все это, разумеется, для выявления его, поля, воздействия на живой организм.
- Нет ничего проще, - сказал я. - Запустите спутник с собаками на венерианскую орбиту, и пусть он крутится сколько надо. Можно и с мышами.
- Я всегда ценил твой светлый ум, Улисс, - отозвался Самарин. - Мыши - просто великолепно придумано. Только вот когда вы с Боргом затевали самовольное испытание, ты ведь отказался от мышей. Или от собачек?
Я промолчал.
- В том-то и штука, - продолжал Самарин, - организм человека слегка отличается от мышиного, а на Венере живут именно люди.
- Ты хочешь, старший, чтобы все эти дурацкие воздействия испытывали на нас?
- Ну почему же? На корабле будет группа исследователей. Конечно, их могут заинтересовать и ваши реакции. Я охотно послал бы другой экипаж, ребята, но...
- Понятно, - сказал я. - Другого, как нарочно, нет сейчас под рукой.
Он поглядел на меня одним глазом, закрыв второй. Не было пилота в космофлоте, который бы не знал: если Самарин смотрит вот так, в половину оптических возможностей, то ничего хорошего не жди. И верно, разговор у нас получился безрадостный. Самарин не без ехидства заметил, что слышал краешком уха, будто я собираюсь лететь за пределы Системы. Я запальчиво подтвердил: мол, так оно и есть, и тогда он высказался в том духе, что такой полет смогут доверить только очень опытному пилоту. И дисциплинированному, добавил он. А я заявил, что готов в любую минуту лететь куда угодно набираться опыта, только не крутиться вокруг Венеры, уж от этого кручения никакого опыта не наберешься. И дисциплины тоже. В конце концов, мы пилоты на линии Луна - Юпитер.
Тут Самарин схватился за голову и завел свою любимую песню: мол, он совершенно не понимает, почему должен губить здоровье, общаясь с пилотами, вместо того чтобы лежать в гамаке под пальмами на островах Фиджи. Обычно это означало, что пора заканчивать разговор. Что было делать? Откажись мы наотрез, Самарин вызвал бы из отпуска какой-нибудь другой экипаж, все равно ведь надо кому-то лететь. Да я бы и не упрямился, если б дело не касалось Венеры.
Мы переглянулись с Робином, он хмуро кивнул. На какие жертвы не пойдешь ради науки...
Выйдя от Самарина, я заторопился на Узел связи, чтобы заказать радиоразговор с Андрей. Робин придержал меня. Никогда еще я не видел его таким удрученным.
- Улисс, - сказал он, глядя в тусклую даль главного селеногорского коридора, - мы с тобой налетали немало мегаметров...
Я знал, что наступит этот трудный для нас обоих разговор. Не стоило его тянуть, все было и без того ясно. Я послал ему менто: "Все ясно".
Он покачал головой. Как он был похож в эту минуту на своего отца - лобастый, с квадратной нижней челюстью.
- Нет, Улисс, я все-таки скажу...
И сказал, чудак этакий, что решил уйти из космофлота, потому что его привлекает работа на Узле связи (семейная традиция, ну как же!), и что космическая связь сулит интереснейшие перспективы. Кроме того, он женится на Ксении. И этот полет к Венере будет его последним полетом.
Я понимал, как не хочется ему идти в этот полет, он ведь может затянуться надолго, но тем не менее Робин решил идти, потому что знал, как тоскливо мне будет одному. Ведь к новому напарнику не скоро привыкаешь, да и какой еще попадется... Честно говоря, я не представлял себе кого-то другого в кресле второго пилота, просто не мог представить.
Я похлопал Робина по спине и сказал, что все в порядке. Все правильно. И абсолютно ясно.
Спустя час мне дали разговор с Андрей. Мой вызов застал ее не то на симпозиуме, не то на коллоквиуме, я увидел на экране лица, белые и черные, и сразу вслед за тем остались только глаза Андры: она поднесла видеофон близко к лицу. Родные глаза, серые, в черных ободках ресниц. Они расширились, когда я сообщил о новом неожиданном рейсе, в них мне почудился даже испуг.
- Это надолго? - спросила она.
- Да, наверно, - сказал я. - Что поделаешь, я тебя предупреждал: не выходи замуж за пилота.
Я смотрел на экран и ждал, пока мои слова дойдут до Земли и пока придет ответ. Изображение на экране застыло на несколько секунд - как всегда. Но вот зазвучал ее голос, а изображение не шелохнулось: Андра не улыбнулась.
- Улисс, это очень, очень плохо. Это просто ужасно... Ты никак не можешь прилететь сюда?
- Нет. Нужно перегнать корабль на "Элефантину", там его будут начинять приборами.
- Хоть на несколько дней, - сказала она. - Улисс, прилети, прилети!
Я встревожился. Махнуть на все рукой, отказаться от рейса и кинуться к ней... Но как теперь откажешься?..
- Что-нибудь случилось? - спросил я.
- Ничего не случилось... - Она чуть не плакала.
- Родная моя, русалочка, и мне без тебя невмоготу... Слушай! Я вернусь из рейса и возьму отпуск на полгода. Полгода будем вдвоем.
Она коротко вздохнула и улыбнулась мне. И сказала:
- Ну, ничего не поделаешь. Улисс, я, наверно, скоро уеду в экспедицию в Конго.
- К пигмеям?
- Да. Мы разработали очень интересную программу, Стэффорд одобрил. Эту работу мне зачтут как диплом.
- Вот и хорошо, русалочка! Поезжай. Только будь осторожна с купанием, там ведь крокодилы.
- Ну, какие теперь крокодилы, Улисс!
- Как поживают братья конструкторы? Кстати: нашли тогда Феликса? Я ведь так и не знаю.
В тот вечер, когда мы сидели в гостиной конструкторского бюро, Феликс незаметно ушел. Никто не обратил на это особого внимания. Но на следующий день Феликса нигде не могли найти. На вызовы он не отвечал, да и не мог ответить, потому что видеофон валялся в его комнате под кроватью. Думали, к вечеру вернется. Нет, не вернулся. Конструкторы всполошились, Борг засел за инфор-аппарат, посыпались запросы. А следующим утром меня срочно вызвали в Управление космофлота...
- Нашли на четвертый день, - сказала Андра. - Он шел по лесу куда глаза глядят и, конечно, заблудился, страшно обессилел... Если бы не биолокатор, то не знаю... случилось бы несчастье...