- И понимать нечего, - отвечали ему. - Собирай вещички, не задерживай свою смену.
- Мы тут сами разберемся, что за рыбки плавают в Ю-океане.
- Не ты один планетолог на свете.
Кузьма протиснулся ко мне:
- Почему молчишь, Улисс? Назначь время отлета, и дело с концом.
Действительно, это было проще всего: отлет корабля, назначенный, скажем, через час, автоматически прекратил бы спор. Но я медлил. Не хотелось директивно вмешиваться в их дела.
Я медлил, а спор между тем разгорался все сильнее. Теперь он шел не только об океане Юпитера с его гипотетическим населением, но и о прецессии оси планеты, и о веществе Красного пятна, и о перспективах приспособления Ганимеда и других больших спутников для нормальной жизни. Новая смена планетологов, по-видимому, считала, что все предыдущие смены работали не то чтобы мало, но нерешительно, с подобным темпом освоение Ю-системы затянется еще на десятилетия, и потомки не простят такой медлительности.
Ох, уж эти потомки! Чуть что неладно у нас, так сразу "потомки не простят". Я и сам употреблял эту фразу неоднократно, она ведь так легко срывается с языка. Потомки как бы смотрели на нас из своего грядущего далека суровым, осуждающим взглядом...
- Старший! - услышал я голос Всеволода и обернулся.
Практикант стоял в открытой двери, на нем был скафандр с откинутым шлемом. По его лицу было видно, что что-то произошло. Мелькнула мысль о коротком замыкании или рассогласовании ускорителя - мало ли что мог натворить в корабле любознательный практикант.
Я вышел к нему в коридор.
- Она тронулась, - бурно зашептал Всеволод. - Я шел на станцию и вижу, она возится у лодки...
- Погоди. - Я прислушался к каким-то прерывистым всхлипываниям, они доносились из жилого отсека наискосок от лаборатории.
Я распахнул дверь и увидел Лену. В скафандре с откинутым шлемом она ничком лежала на койке, уткнувшись носом в мокрую подушку. Она тряслась от сдерживаемых рыданий, кусала подушку, ее русые волосы были растрепаны.
- Возилась у лодки, - громким шепотом сказал Всеволод, по-моему, хотела открыть шлюз, я побежал к ней, а она как увидела меня, так сразу кинулась на станцию...
- Позови врача, - сказал я.
Лена услышала это. Встрепенулась, глянула на меня заплаканными, опухшими глазами, замотала головой.
- Не надо! - выдохнула она. - Никого не надо... Ничего мне не надо...
- Успокойся. - Я протянул руку, чтобы погладить ее по голове, но Лена отбросила мою руку.
Тут вошел врач из смены Крогиуса, а за ним врач из новой смены.
- Уйдите! - закричала Лена отчаянным голосом и забилась в угол, как звереныш. - Никого не хочу видеть!..
В коридоре у открытой двери толпились встревоженные ганимедцы. Я вышел из отсека и притворил дверь, загородив ее спиной.
- Космическая болезнь? - негромко спросил Крогиус.
Я пожал плечами.
- Сколько можно? - доносился из-за двери голос Лены, прерываемый рыданиями. - Сколько можно жить в скафандре?..
Олег протолкался вперед, я посторонился и пропустил его в отсек. Вид у него был растерянный, он нервно теребил чахлую бороденку.
Послышались приглушенные голоса, звякнуло что-то стеклянное, потом стало тихо. Так тихо, что было слышно, как в машинном отсеке включилась и загудела регенерационная установка.
- Действительно! - проговорил кто-то из новой смены. Держал ее тут три года, варвар, а теперь и на четвертый...
- Да ничего подобного, - сказал Крогиус, раздраженно скривившись. - Что значит "держал"? Ничего он не держал, она сама оставалась, и все было хорошо. Просто нервы сдали.
- Ну, теперь-то он улетит.
- Теперь конечно, - сказал Крогиус.
...И вот мы летим. Желтый исполосованный сегмент Юпитера на экране был теперь похож на ломоть дыни. Земли пока не видать-она сейчас обращена к нам ночной стороной. В черном пространстве спокойно горят звезды.
Я сижу в своем кресле и поглядываю на коробку сигнализации, связанную с наружными датчиками. Мы проходим вблизи запретной зоны - космической свалки радиоактивных отходов. Все в порядке, уровень радиации в норме.
Все в порядке. Моему второму пилоту не сидится на месте. То он хватает тестер и лезет за главный щит, то вычисляет путевые программы, должно быть, на полгода вперед, то носится где-то по кораблю. Как это говорится - с легким вздохом? С легким вздохом я вспоминаю Робина - невозмутимого, дремлющего в кресле, каждые десять минут открывающего глаза, чтобы взглянуть на приборы.
Практикант усердно изучает спецификации и на память вычерчивает схемы. Зачета у него я все еще не принял, и он, кажется, начал меня побаиваться. Правда, это не помешало ему сегодня после обеда разгромить меня на семнадцатом ходу. Больше играть с ним в шахматы не буду: я человек самолюбивый.
Припоминаю книгу Грекова и начинаю обдумывать антистатью. С некоторых пор я пишу статьи и ввязываюсь в полемику по космическим проблемам. Строго говоря, статей было напечатано всего две, но написал я их куда больше. К достоинствам моего стиля можно отнести краткость - и больше, пожалуй, ничего. Я побиваю противников, так сказать, лапидарностью изложения.
Да, так вот. Этика космического проникновения, дорогой товарищ Греков, заключается не в вилянии хвостом перед гипотетическими инопланетными соперниками, а в разумном сотрудничестве с ними. Дело не в том, кто первый застолбит новенькую планету, а... как бы это сформулировать, черт возьми...
Мысли рассеиваются. Вернее, снова устремляются к сумрачному миру Ганимеда. Ну что тебе Ганимед? - уговариваю я сам себя. Замена на станции произведена, груз доставлен. Все в порядке. Все в порядке, если не считать того, что мы выбились из графика, - ну, от этого ни один пилот не гарантирован.
Скоро ужин. Надо бы сварить кофе, хороший такой черный кофе, пахнущий осенними листьями и бразильскими карнавалами. Может, ей полегчает от этого кофе.
Хоть бы раз увидеть улыбку на ее худеньком замкнутом лице! Героические усилия Крогиуса и других ребят разговорить Лену, заставить улыбнуться шутке безрезультатны. Односложно ответит на вопрос, взглянет отсутствующим взглядом - и уйдет в свою каюту.
Да, надо сварить ей пряный крепкий кофе из моего личного припаса. Я вожу его с собой на случай всяких передряг. В бортовой паек такой кофе, естественно, не входит.