- Что ты называешь жизнью, пилот? И что это значит "просто летаю"? Может, ты летаешь от нечего делать? Может, в отсеках твоего корабля - не исследователи, обживающие Систему, а едоки?
Я знал, что Борг бывает беспощаден. Сам виноват: не надо было затевать этот разговор.
- Одинок? - продолжал он хлестать меня. - Так найди себе другую подругу. Только помни, Улисс: ты сам избрал судьбу космолетчика. Ты знал, на что идешь. Я тревожился за тебя, когда ты носился с едоками по Европе, но надеялся, что ты найдешь силы, чтобы вернуться.
Еще бы, подумал я. Еще бы... "Ты сильный, Улисс"...
- И уж если говорить все до конца, то вот что, пилот: хорошо, что вы расстались. Тебе пришлось бы сделать тяжелый выбор, и я не уверен, что бы ты предпочел.
- Хватит, старший, - попросил я.
Борг смотрел на меня испытующе.
- Пожалуй, хватит. Конечно, ты не единственным хороший пилот в Системе, но я хотел бы, чтобы именно ты повел к звездам этот корабль... Если вообще суждено ему уйти к звездам, - добавил он, как бы между прочим.
- Что это значит? - Я встревожился. - Разве не принято решение...
- Решение принято, - неохотно промолвил Борг, - решение-то принято... Ты ничего не слышал о новой работе Феликса?
- Слышал что-то о расслоении времени или как там еще называется... Что-то заумное, но на том же хроноквантовом принципе. А что?
- А то, что надо гнать строительство кораблей изо всех сил. - Борг посмотрел на часы, поднялся. - Сорок четыре минуты я потерял на тебя, пилот. Ну, отлеживайся.
Но я уже натягивал ботинки. Я поискал взглядом клапан утилизатора и, не найдя его, зашвырнул таблетки под койку.
Глава девятнадцатая
ПЛАНОМЕРНОСТЬ
И ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТЬ...
Я так обрадовался, узнав, что Всеволод живой и невредимый, что разыскать его казалось пустяком. Я ошибся. Не так-то просто найти в огромном корабле среди сотен монтажников человека, который не хочет, чтобы его нашли.
Бригадиры на запросы Борга отвечали, что знать не знают никакого Оплетина, в их бригадах посторонних нет. Рифмачи с корабельного радиоузла изощрялись в объявлениях. Они взывали: "Всеволод Оплетин, поскорей ответь нам!" Они грозили ему всеми карами Кодекса общественного поведения. Они, с моих слов, описывали внешность Всеволода - рост, цвет волос и глаз - и особо подчеркивали его смешливость.
По всему кораблю шли, обрастая живописными подробностями, веселые разговоры о неуловимом практиканте. Рассказывали, что он якобы натворил каких-то дел на шарике, и теперь вынужден скрываться от праведного гнева пострадавших. Говорили, будто слышали гулкий хохот, доносившийся из шахты водяной цистерны. А двое монтажников приволокли к Боргу упиравшегося юнца и заявили, что он своим визгливым смехом мешал им отдыхать после смены, и они подозревают в нем этого самого Оплетина. Но личность парня была засвидетельствована вызванным бригадиром, а причиной визгливого смеха, как объяснил парень, явился анекдот из жизни космических привидений, рассказанный соседом по койке.
Я без устали рыскал по кораблю, заглядывал во все закоулки. Но поиски были напрасны. Вначале это даже забавляло меня. На вторые сутки стало раздражать. На третьи - я махнул на практиканта рукой. В конце концов, я ему не нянька-робот. Сам объявится, когда захочет.
В начале четвертых суток - мы с Гинчевым как раз возились с наладкой координатора - меня срочно вызвал Борг.
- Ты, кажется, неплохо освоился с кораблем, пилот?
- Лишь в той степени, чтобы не заблудиться, - ответил я.
- Вот-вот. Большего пока от тебя и не требуется. Сегодня в шестнадцать прилетят Самарин и Греков. Не то инспекция, не то комиссия - ну, все едино. У меня времени нет совершенно. Хочу тебя попросить: ты их встреть и сопровождай. Как-никак Самарин - твое начальство. А объяснения давать буду я.
Я спросил, как это он будет давать объяснения, не сопровождая их, но Борг сказал: "Значит, договорились", и погрузился в чертежи, мигом забыв обо мне.
Гостям повезло: как раз сегодня включили для испытания искусственную тяжесть, и можно было осматривать корабль, не ощущая неудобств невесомости.
Я встретил гостей у шлюза. Мы обменялись приветствиями и рукопожатиями, а Антонио, сопровождавший комиссию (начальник "Элефантины" был в отпуске, и Антонио временно исполнял его обязанности), подмигнул мне.
Самым любезным тоном, на какой только был способен, я пригласил гостей пройти по кораблю. Самарин, зажмурив один глаз, посмотрел на меня и обратился к Грекову:
- Видал, какие обходительные у меня пилоты? Прямо душа радуется!
- Улисс всегда был образцом доброжелательности, - спокойно ответил Греков, причесывая свои сильно поредевшие волосы.
Он сказал это точь-в-точь, как сказал бы Робин. И голоса у них были на редкость похожие. Я вдруг проникся этой самой доброжелательностью к Грекову.
- Образцом своевольничания, - поправил Самарин. - Он считает, что инструкции писаны не для него. Он преспокойно оставляет на Ганимеде ошалелого планетолога, хотя прекрасно знает, что обязан вывезти всю смену до единого человека...
- Не совсем так, старший, - вставил я.
Но он не дал мне договорить.
- Он прячет здесь практиканта, хотя прекрасно знает, что у Самарина инфор не умолкает от вызовов с Земли и подпрыгивает от причитаний практикантской мамаши, и наконец Самарин вынужден бросить все дела и самолично лететь... - У Самарина не хватило дыхания.
Я немедленно воспользовался паузой и начал объяснять, как было дело. Но тут послышалось жужжание, и в предшлюзовую камеру влетело нечто странное, помесь кофемолки с игрушечным самолетиком, что ли, яркокрасного цвета. Потыкавшись носом в стены, самолетик этот сел на толстую воздушную магистраль под потолком. Мы молча на него смотрели. Что-то в нем вспыхнуло, раздался шорох, а затем голос Борга отчетливо произнес:
- Уважаемая комиссия, вы находитесь на борту строящегося корабля, предназначенного для межзвездных полетов. Принцип, на котором основана конструкция...
"Ай да Борг!" - подумал я с веселым изумлением. Греков слушал с невозмутимым видом, а Самарин усмехался и покачивал седой головой.
Покончив с общими сведениями, голос Борга пригласил следовать дальше. Самолетик отклеился от магистрали и, зажужжав энергатором, бодро выпорхнул в коридор. Мы двинулись за ним.