"И снова гудят корабли у причала..."
Я посмотрел "Океанский прибой" - хорошую драму, чем-то напоминавшую историю сложных отношений Тома и Ронги Холидэй, родителей Андры. Правда, действие тут происходило не на Земле, а под водой - в рудничном поселке на дне Тихого океана. И еще я успел посмотреть комедию в Театре миниатюр довольно смешную, но, в общем-то, пустяковую.
Было около полуночи, когда я вернулся в гостиницу. Я заказал по инфору место на завтрашний рейсовый лунник. Попросил прислать одного из гостиничных мажордомов для упаковки вещей.
Мой номер был завален свертками, пакетами, кипа-. ын книг,
Я постоял у открытого окна, глядя на пляску огней в ночном небе. Потом решился наконец: набрал код Андры. Она ответила сразу.
- Не разбудил тебя?
- Нет, что ты, у нас еще гости. Я рада, что ты вызвал, Улисс...
- Андра, я улетаю. Надолго. Желаю тебе счастья. Прощай.
Утром, перед отлетом, я вызвал Борга, чтобы попрощаться, но его видеофон не ответил на вызов. Я позвонил администратору и узнал, что конструктор Борг улетел вчера около пяти вечера.
- Не говорил он, куда улетает? - спросил я.
- Он заказал место на ближайший рейс к "Элефантине", ответил администратор.
Вот как, подумал я, значит, передумал Борг. Собирался к своему другу Хансену в Копенгаген, а улетел на "Элефантину". Я представил себе опустевший по случаю праздника звездолет и Борга - как он медленно идет один-одинешенек по коридорам, мысленно прощаясь с кораблем. С прекрасным кораблем, в создание которого он вложил столько труда и таланта.
Так-то вот...
Я прилетел в космопорт за час до отправления лунника.
Непривычно это - войти через пассажирский вход, сдать багаж и, не заходя ни в пост ССМП, ни в диспетчерскую, развалиться в кресле, попивать апельсиновый сок и перелистывать пеструю иллюстрированную пустяковину, которая испокон веков почему-то считается лучшим чтивом для пассажиров. Непривычно - и хорошо...
Не надо бросать пилотский жетон в блестящее горло регистратора, не надо лезть в холодные объятия автоматического диагноста... Когда-то, читал я, инквизиция использовала для пыток жестяную статую человека. Она раскрывалась на две половинки, а внутри вся была утыкана острыми иглами. Еретика вставляли в нее и захлопывали. Примерно такую же штуку создали наши медили, и ни один пилот не пойдет в рейс, пока не побывает в "железной деве" - тесной кабине, в которой многочисленные датчики вытягивают из тебя информацию о составе крови, ее давлении, пульсации, ритме сердца и мозга, о биоэлектрическом индексе и о мышечном потенциале. Я - пассажир. Мне не надо знать ничего. Объявят посадку - мое дело пойти за дежурной, пройти шлюз, затем мне покажут в салоне мое место, и - везите меня!
Я сидел в зале ожидания и впервые в жизни читал "Памятку для лиц, впервые вылетающих в межпланетный рейс". Занятно все это было. А вернее, все это помогало мне отвлечься от беспокойных и не очень-то веселых мыслей.
Но вот прозвучал мотив "внимание", и я, как и прочие пассажиры, повернул голову к информационному экрану. На экране возникла девушка из персонала космопорта, вполне типовая двухцветные волосы, космофлотская черная блузка, улыбка, полная обаяния. Она оглядела зал, остановила взгляд на мне и негромко сказала:
- Улисс Дружинин, тебя срочно вызывают в диспетчерскую.
Кто-нибудь из товарищей пилотов, подумал я. Передать что-нибудь на Луну...
Я пошел не торопясь, не теряя достоинства, как и полагается пассажиру, которого должны обслуживать по всем правилам.
А спустя десять минут я уже томился в холодном нутре "железной девы"...
Надо же случиться такому: у первого пилота рожает жена. И первый пилот ужасно беспокоится. То есть он, конечно, и виду не показывает и хочет лететь, но провести "железную деву" ему, разумеется, не удалось. Подвел пилота биоэлектрический индекс, и его безжалостно отстранили от рейса, чем еще более усугубили его нервное состояние. А второй пилот - желторотый юнец, только что окончивший институт, и... Да что говорить, космофлот есть космофлот, никогда в нем не будет порядка. А я, понятное дело, тут как тут: удивительное у меня свойство влипать в разные истории!..
Ну ладно, может, оно и к лучшему - еще раз, в последний раз, посидеть в рубке лунника.
И вот я уже сижу за командирским пультом, а второй пилот, с юношеским пушком на щеках и плечами многоборца, сидит в правом кресле и столь же откровенно, сколь и почтительно разглядывает меня - сказок наслушался, видно...
- Как тебя зовут? - спросил я.
- Икар, - ответил он застенчиво.
- Родительское?
- Собственное, - сказал он и застеснялся еще больше.
Я хотел съязвить, напомнить, что издавна старые летчики считали Икара типичным аварийщиком, нарушителем инструкций, но воздержался.
- Икар так Икар, - сказал я. - Давай читать молитву.
Он послушно включил предполетный экран. На нем загорелась надпись: ГОРЮЧЕЕ?
Я посмотрел на указатель горючего и нажал кнопку "ДА".
Надпись сменилась новой: ЭКИПАЖ?
"ДА".
ПАССАЖИРЫ?
"ДА".
СВЯЗЬ?
"ДА".
Скучное это занятие - дублировать автоматику, которая и сама все знает, но ничего не поделаешь - ледяные правила космофлота требуют, чтобы командир лично ответил на все три десятка предполетных вопросов. Наконец мне позволили выйти на связь с дежурным диспетчером. Он прочел мне условия полета, которые я знал и без него. Но так было надо. Потом я получил разрешение на связь со стартом. И только после этого я, сняв предохранительный колпачок со стартовой кнопки, собрался включить автомат старта. Правый пилот так смотрел на мой палец, будто из него сейчас вырвется плазменный ураган.
- Икар, - сказал я, - нажми.
Ах, как сверкнули у него глаза!
- Можно? Мне? - переспросил он.
- Не переспрашивай командира, Икар. Не все это любят.
Ах, как старательно нажал он красную стартовую кнопку, сразу пересветившуюся зеленым светом, как благодарно посмотрел на меня!
Потом - такой привычный, такой знакомый рывок, когда кресло мягко утопает в гнезде амортизатора. Потом - педальная подножка вздрогнула, встретила мои ступни и вежливо приподняла их чуть выше, чтобы стабилизировать кровяное давление... Я вступил в свои командирские права - право присутствия при действиях автоматики.