– Боюсь и спрашивать. Серебро есть?
– Да откуда ж ему взяться? – усмехнулся кузнец.
– Действительно… – с досадой прошептал Эйсон.
Перспектива наконец встретиться с ведьмой, но без должной подготовки, его совершенно не радовала. Он понимал, что уж если серебро в этой глуши бывает за большим исключением, если вообще бывает, то об эрбеле здесь и подавно никогда не слышали. Оставалось лишь одно.
– Ладно, Ал, выворачивай карманы.
– Не понял, – недоумевая, поднял бровь светловолосый.
– Ты знаешь, о чём я. Давай его сюда.
Наконец Альберт вспомнил о минерале необычной и неповторимой формы, отдалённо напоминающем ветвящиеся корни массивного древа. Сомнений не было – его друг хотел отдать кузнецу самородное серебро.
– Из ума выжил?! – возмутился он. – Я не отдам такой прекрасный образец!
Эйсон не желал спорить и лишь молча смотрел на друга с протянутой рукой. Альберт цыкнул и, немного поворчав, снял с плеч хорошо сшитую кожаную торбу с жёсткими стенками и такой же крышкой. Присев, он принялся расстёгивать маленькие ремешки, затем откинул крышку и начал рыться в содержимом.
Оно было разнообразно: от алхимических ингредиентов и лекарственных трав до различных инструментов и предметов. Среди последних были и своеобразные маленькие сосуды с порохом и запальным фитилем. Минерал же покоился где-то посередине.
Наконец, достав ценный образец, Альберт взглянул на него, что-то буркнул себе под нос, а затем кинул его другу. Эйсон поймал самородок одной рукой. Реакция, несмотря на усталость, была, как всегда, безупречной.
– Вот, кузнец, – положил он минерал, громко стукнув им по столу.
– Можно просто Алвард.
Проигнорировав слова ремесленника, Эйсон продолжил:
– Сделай из этого метательных ножей. Столько, сколько получится.
– Этого, думаю, будет маловато, да и серебро само по себе мягкий металл. Может, стоит...
– Ты меня слышал? – нахмурил он брови. – Делай, как велено. А если вздумаешь надуть нас, то не скоро вернёшься к своему ремеслу.
– Да вы что! У меня и в мыслях не было. Да побить меня камнями если лгу.
– Ну-ну… – недоверчиво протянул Эйсон. – В любом случае, я тебя предупредил. Постарайся, чтобы к утру всё было готово.
– Может, что-то ещё?
– Да. Где бы нам взять масла?
6
Уже много лет во сне Эйсону представлялось, как он погружается в неведомую пропасть, бездну, наполненную странным сумрачным светом и привычным приглушенным рёвом, представляющим собой ужасную смесь визжащих голосов. Стремительно падая куда-то вниз и слыша этот неослабевающий рёв, достигающий такой силы, которую уже невозможно выдержать, он желал поскорее погрузиться в более глубокое и страшное забвение, лишь бы не слышать этого.
Наконец, дождавшись завершения этого бесконечного погружения, он оказывался там, на площади. В тот роковой день. Поначалу Эйсон видел лишь огонь и нечёткие образы, но уже вскоре картина становилась яснее. Ликующая толпа стояла перед помостом, в центре которого возвышался столб, объятый пламенем. С каждым мгновением Эйсон всё лучше видел и слышал, как невинная душа, привязанная к этому самому столбу, дёргалась и кричала от боли. Возбуждённая толпа, невзирая на ужасающие вопли несчастной девушки, требовала ещё. Ни наяву, ни даже в своих грёзах Эйсон ничего не мог поделать, лишь беспомощно наблюдать, как его любимая сгорает в пламени костра. Как только чувство вины и неутолимой ненависти начинали заполнять его разум, он вновь погружался в сумрачную бездну.
Но это погружение было уже не столь продолжительным. Беспредельные скрежещущие пропасти мелькали короткой вспышкой, после которой он оказывался в новом месте. Перед ним простиралась бескрайняя водная гладь. Он будто стоял в центре одного из великих морей, но не тонул. Вода, едва скрывавшая его щиколотки, была чёрной, как и небо над головой. Эйсон видел горизонт, но не понимал, как это возможно, ведь на небе не было ни единой звезды. Все его сны сопровождались отдалённым скрежетом и рёвом, но только посреди этой водной глади он оказывался в абсолютной тишине. Всё вокруг несло в себе какую-то невыразимую угрозу, скрытый ужас; стоило Эйсону почувствовать, что за ним словно кто-то наблюдает, как он немедленно просыпался, будто от толчка.
7
Наступило утро. Солнечные лучи пробивались сквозь деревянные ставни, разгоняя полумрак. Эйсон открыл глаза и ещё какое-то время смотрел в потолок. Он лежал на сене, что заготавливали на зиму. Как это обычно бывает поутру, в голове неприятно шумело, а перед глазами всё тошнотворно мелькало. Наёмник потёр висок, надеясь прогнать боль. Затем сел, опёршись на руку, и оглянулся. Друзей не было. Лишь пятнистая корова, стоявшая в стойле, составляла ему компанию. Летом ночёвки в хлеву не вызывали у него такого омерзения, как зимой. Ведь с наступлением тепла скот отводили в загоны, отчего не было столь сильного, одуряющего запаха. Неприятная сухость во рту раздражала, и Эйсон хотел поскорее избавиться от неё. Из жидкости при себе был лишь эликсир, который приходилось принимать не меньше двух раз в день. Достав из поясной сумки очередной пузырёк, он осушил его сразу как открыл. Вкус эликсира ему никогда не нравился, а спустя столько лет и вовсе опротивел. Но Эйсон был готов терпеть это маленькое неудобство, лишь бы не слышать голоса.