И хотя тогда, в юности, она не имела такой привычки, а всего лишь подбирала ключик к своему нынешнему обличью (надо сказать, небезуспешно), мне все равно показалось, что это уже было, что мы стояли когда-то и где-то вот так и прекрасная головка на прямом стебле шеи до головокружения явно готова была приветствовать нечаянный поцелуй.
— Если б все так просто, — сказал я, чувствуя себя дураком.
— И что же ты собираешься делать? — спросила она, по-прежнему не отрывая от меня внимательного, изучающего взгляда, в котором было не равнодушие, а нечто иное, как блеск, мягкий изгиб, игра света над текущей водой, но от этого не менее загадочное, как сбывающееся прорицание гадалки.
— Уеду куда-нибудь, — легкомысленно ответил я, и мне захотелось нагнуться и поцеловать эту пай-девочку, которая и в своем возрасте оставалась таковой и смотрела на меня, как и много лет назад. И на мгновение мне почудилось: совсем не этот кабинет и не это учреждение, а долгий затяжной подъем с вытянутыми вдоль тела руками и в конце его — резкий свет, вздох и эти смеющиеся глаза на тонком лице из тени спадающих волос (потому что солнце било почти отовсюду — и от желтых скал, и от гребней волн, и с голубого неба) наклонившейся феи и длинная загорелая рука, грациозным движением брызгающая мне в глаза соленую воду...
Но я не поцеловал ее. А она не подняла навстречу губ, тонко подкрашенных и обведенных карандашом, а отступила на шаг, покачала головой, словно прислушиваясь к самой себе и соизмеряя услышанное с меркой внутри себя. Отпустила мои руки и села в луч света, падающего в щель между бархатными портьерами, от потолка до пола застывшими, как тяжелый мертвый гипс, и в волосах ее заблестели вороные блески, потому что волосы у нее действительно были прекрасны и редко встречающиеся.
— Великолепно!.. — воскликнула она. — Грандиозно! Человек с золотыми руками хирурга хоронит себя в пустыне. — Она сразу уловила суть ответа, потому что отлично знала его автора, и, рывком поднявшись, ухватила меня за пуговицу и продолжила, но уже так, как если бы это говорила мать или любящая сестра: — Почему... почему каждый раз, когда ты появляешься, я испытываю чувство вины... почему ты заставляешь говорить меня не то и не так, почему? Ответь мне! А?
Конечно, я мог ответить. Мне ничего не стоило выложить все, что я думал о нас обоих и о себе тоже. Это было проще пареной репы — взять и сказать, но я промолчал, как молчал все эти годы, ибо мои слова все равно ни к чему не привели бы, как они не приводили и прежде.
Она дергала меня за рубашку, а я глупо улыбался, и ответ витал рядом с нами — потому что в ее глазах я был и оставался вечным неудачником, а это всегда вызывает жалость.
— Пoтому... что я могла стать твоею женой! — сказала она тоном, которым залечивают старые раны. — Вот почему! — И глаза ее напомнили, что еще способны вызывать прилив краски к лицу.
И я вытащил этот старый хлам — реквизит молодости, засунутый в самый дальний угол, поморщился от пыли и испытал странное чувство.
Ай-яй-яй! А я-то думал, что не способен на былые подвиги, что все прошло, выгнило, как болячка под запекшейся коркой, и остался только розовый шрам — не более, как грязное белье в корзине, как старые газеты, которые копятся в кладовой, и как-то выносишь их и без сожаления оставляешь у мусорника, как щепки и спички с обгоревшими головками, выброшенные весенним ручьем на асфальт, как консервная банка, вытащенная из канализационного колодца.
Однажды, когда вам надоест коптить небо, просыпаться утром от звонка будильника, спросонья бриться на кухне, где на плите закипает чайник, спешить на работу, выслушивать глупые придирки начальства, зарабатывать язву в столовых; однажды, когда мир расколется на две половины и шум за окном — единственное, что напоминает о реальности, когда десять тысяч раз взойдет и сядет за горизонт солнце, когда вы поймете, что ваша жизнь расписана от звонка до звонка, и даже прикидываете, где будет последний приют, когда вы устанете, как тягловая лошадь, вы ищете спасения. Вы ищете спасения инстинктивно или преднамеренно и когда-то должны его найти, потому что это вопрос жизни. И когда находите, то испытываете чувство облегчения, как осененные знамением.