А он не хочет!
Что-то неведомое и слишком большое наваливалось на Жмачкина, непосильное для мелкой его души и мелких его мыслей.
Мертвая пустая дача ждала его. Впрочем, в тот день голубая вода подземного источника все изменила, и дача ожила. Ручеек голубой воды добрался до забора, наткнулся на столб, изменил направление, потек вдоль границ Жмачкиных владений, пропитал землю, в которую были вкопаны столбы, и забор преобразился. Жмачкин гордился своим забором. На плотно притиснутые, паз в паз, доски, что стояли глухой стеной, он набил второй слой досок вдоль и внахлестку. Сейчас из каждого сучка, из каждой трещины в серых досках торчали зеленые, коричневые, розовые, бледно-зеленые и коричнево-красные побеги. На многих молодых побегах набухли почки, а кое-где почки уже лопнули, выпуская на волю влажные листья.
Но листья на заборе Жмачкин увидел не сразу. Первое, что он увидел, яблоки. Крупные, с ярко-красными прожилками, они пригнули своей сочной тяжестью ветки яблони, растущей возле калитки. Жмачкин подумал, что он сходит с ума или выпил слишком много. Вперемежку с яблоками дерево усыпали бело-розовые цветы. Яблоня цвела и плодоносила одновременно, а на дворе октябрь... Жмачкин дотронулся до яблока и глупо ухмыльнулся... Расцветали яблони и груши... Осекся, услышав журчание воды. За то время, пока он в своей "Скупке" перебирал рубли и трешницы, голубые струи набрали силу и теперь журчали, звенели, плескались, наполняя весь сад звоном и ароматом. Жмачкин увидел голубой фонтан, вспомнил, что этой ночью он спал, уткнувшись лицом в приятно пахнувшую влажную землю, ощутил на лице шелковистую, упругую бороду и смутно осознал, что есть прямая связь между яблоками, бородой, молодыми осинами, выросшими на месте скамьи, и голубой водой, распространяющей вокруг себя удивительный запах бодрости и свежести.
Пройти к самой даче оказалось нелегко - прочный ковер жесткой травы доходил Жмачкину почти до пояса. До крыльца дачи было двадцать два шага Жмачкин измерил свое владение вдоль и поперек. Сегодня пришлось двадцать два раза выдирать ноги из плотной путаницы травяных капканов. Еще утром травы не было. А дача... Она цвела! Вся дача была покрыта цветами. Тесовая обшивка стен выпустила из себя тысячи голубых цветов...
Можно торговать цветами или яблоками, подумал Жмачкин. Цветы сейчас дорогие. Если оборвать цветы со всех стен и завернуть букеты в целлофан, за каждый букет можно просить два рубля. Дадут! Дураки дадут! А потом дураки припрут на дачу и увидят цветущие стены. Они отдерут доски, а под досками-то кирпич! Вот у него какая дача! Каменная. А вы как думали? Каменная, ей цены нет. А старые доски - для маскировочки. Дача-то двойная! Накось, выкуси! Бедный Жмачкин кое-как сколотил себе хибарку на старости лет - вы так думали? Стены в полтора кирпича - вот как! Когда отдерут доски, все откроется. Будут копаться на его участке. А здесь в земле тайком и газ проложен и водопровод. Жмачкин желает жить с удобствами и ничего за них не платить. У него ванна в доме имеется. Думали, Жмачкин в бане веничком махает? Такие его удовольствия? Начнут копаться, до главного докопаются - до "сливок", что с коньяка снимал, до магнита под весами. Приедут из газет, и загремел Жмачкин, загремел. Другим, конечно, польза кому омоложение, волосы на лысине, кому яблоки зимой и осенью, а ему крышка. Ему лично голубая вода ни к чему, ему лично пользы не будет. Заткнуть глотку голубому источнику, вот что надо, зашлепать его глиной, завалить каменюгами, задавить... Он рванул со столба веранды охапку голубых цветов, занозил руку, выругался и тут же испугался собственной ругани - вдруг услышит кто-нибудь, подсмотрит, как ругается Жмачкин на облепленную цветами дачу. Схватил тяжелую совковую лопату и воткнул ее в кучу слежавшейся глины, приготовленной для фундамента давно задуманной пристройки.
- Я тебя звал? - зашипел Жмачкин и подкрался к голубому фонтану с полной лопатой глины. - Я тебе разрешал?
Он с наслаждением шмякнул глину на звенящие струи. Упруго выскользнув из-под глиняной лепешки, голубая вода веером брызг ударила в Жмачкина.
- ...Не нравится? Не уважаешь? - бормотал Жмачкин, ляпая глину на упрямый фонтан и путаясь в жесткой траве. - Ты кто? Ты зачем? Мне без тебя плохо было? Да? Плохо? Погубить думаешь, гадина? Я тебе глотку-то враз заткну! Заткну! Заткну!
Наконец ему показалось, что он добился своего.
На том месте, где только что бил подземный ключ, теперь лежала бесформенная куча сизой и мокрой глины. Жмачкин воткнул лопату в эту кучу, словно утверждая памятник на могильном холме, и, с наслаждением освобождаясь от душевной тяжести, плюнул на холмик...
Маленькая кухонька с никудышным столиком, покрытым клеенкой, и старым венским стулом тоже была маскировкой. За дверью, похожей просто на дверь узкого стенного шкафчика, находилась настоящая роскошная кухня - без окна, но освещенная модерновыми польскими светильниками, с тремя холодильниками и шведским книжным шкафом.
Жмачкин болезненно любил поесть. Он был едоком особого сорта, наркоманом от еды, тайным обжорой и лакомкой втихую. Холодильники хранили югославскую ветчину в жестянках, своими округло-продолговатыми формами напоминавших свиной окорок, датские сыры, обернутые серебряной фольгой, греческие маслины в вощеной бумаге, венгерские ромовые конфеты, индийский растворимый кофе... Жмачкин уважал яркие этикетки с иностранными словами и потому купил как-то два десятка банок английской питательной смеси для младенцев. Даже приправленная перцем смесь оказалась тошнотворно-безвкусной, и банки пришлось выбросить. Впрочем, припасы свои он обновлял обильно, и так же обильно они портились. Тухлятину Жмачкин скармливал своему псу-сторожу. Жалея выбрасывать дорогую провизию, Жмачкин дожидался, пока тухлятины накопится много, и пес каждый раз шалел от обилия внезапно обрушивавшейся на него еды. Некоторые продукты, к примеру маслины и грибы, пес упрямо не жрал, и их приходилось ночью закапывать в землю.
В шведском книжном шкафу хранились поваренные книги. Пожелтевшие, в которых специи отмерялись лотами и унциями, первые послевоенные, рекомендующие капустные котлеты, и самые новые, в лакированных суперобложках. Но книги эти Жмачкин употреблял не к делу, а так вприглядку. Запинаясь, читал вслух мудреные поварские рецепты, всухомятку поглощая консервы и колбасы. Стряпать что-нибудь стоящее - горячее и ароматное - опасался: вдруг лакомый запах полезет из трубы и щелей, разнесется по всему поселку?