— Как посмотреть, девушка. Возможно, это я живу в ее саду, и тогда стоит озаботиться, чтобы она знала, как меня зовут. А если нет, то имя Неведомая Фигня подходит ей не хуже любого другого.
— О’кей, — вообще-то реплика о чисто русском нелюбопытстве, нетрадиционном для женщины по имени Хава, вертелась на языке, но я помнила, что Шахор просил не наскакивать. Они здесь как-то иначе общаются, с должной иронией, но без агрессии, надо бы сначала присмотреться.
Я и смотрела на сумеречный сад, веранду, женщину в темном платье, на ее поблескивающую седину и большие теплые руки. Я узнала, что они теплые, когда она усадила меня на диванчик и укутала пледом.
— Ножки подбери, замерзнут, — и я послушно поджала ноги, привалившись к плечу Шахора.
«Кстати, я перестала называть его мальчиком». К ночи люди часто утрачивают возраст, а в этом городе все древние, и он, и Хава, и даже мальчишки, играющие на улочках Старого города. Помню, в первый свой приезд я спросила у торговца покрывалами, как пройти к Стене Плача, он показал и уточнил: «Где мальчики играют в мяч, поверни налево». «Интересно, — подумала я, — они что, всегда там играют?»
Когда же дошла и увидела, поняла, что в самом деле всегда, они такие же бессмертные, как наши московские воробьи, которые возятся в газонной травке у Кремлевской стены, из лета в лето, из века в век. А в этом городе все намерены жить вечно, тем или иным способом, через того или иного провайдера, или вовсе не думая о технической части вопроса.
И эти двое, и та рыжая…. Господи, опять из воздуха.
— А, ты уже не вздрагиваешь. Это Джин.
Девица манерно пошевелила пальчиками и опустилась в плетеное кресло. Интересно, на кой ему я, когда тут такие красотки. Шахор успокаивающе погладил меня по голове и, слава богу, ничего не сказал.
Следующего гостя я все-таки успела услышать, прежде чем увидела Пол скрипнул, когда появился тяжеловесный блондин и тут же потянулся к столу, на который Хава поставила блюдо с маленькими сырными булочками.
— Лаван.
Я плохо различала лица, но люди казались неуловимо схожими. Возможно, их объединяла естественность движений, даже белобрысый толстяк был по-своему изящен, как большой корабль, вплывающий в узкие проливы. Или они просто были местные.
Еще одного гостя, точней, гостью, я тоже не услышала, но тут уж не моя вина луна всегда приходит тихо. Вчера в Тель-Авиве я наблюдала, как она смотрится в море, еще не совсем круглая, а сегодня луна стала целой. Наверное, в Иерусалиме всегда полнолуние.
— Я смотрю, ты вошла в Джер, а Джер вошел в тебя.
— М-м-м?
— Город.
— А. Я думала, руна, — Jera, руна безвременья.
— И вечного возвращения. И много еще чего. И город тоже.
Мы обменивались короткими фразами и короткими словами, мне на секунду стало неловко от их ложной многозначительности, но нам действительно хватало, чтобы понимать.
— Как грибы.
— Лучше, потому что не грибы, это вообще тут все так.
Хава принесла большой чайник, запахло травяным настоем. «О, щас меня опоят», — подумала я и поудобней пристроила голову на груди Шахора.
— Обязательно. Не облейся, — он подал чашку. Поднесла ее к губам, понюхала, попыталась разобрать составляющие, но не смогла и стала пить. Горьковато и свежо. Он гладил меня по голове и приговаривал: — Кошка, конечно, кошка.
Я оторвалась от чашки:
— Если что, у меня нет привычки гадить по углам.
— Конечно-конечно. У них тоже нет — в норме. Если ничего не раздражает. Но мир так несовершенен!
— И они знают это лучше всех, — вступила рыжая — как её? Джин. — Ведь они затевали его безупречным.
«Ага, чокнутая, с мистической придурью. Ну даже справедливо при такой-то красоте».
— Напрасно не веришь, сама подумай.
«Так, еще и жирный Лаван телепат. То есть я хотела подумать, корпулентный», — мысленно поправилась я на всякий случай.
Он тем временем продолжил:
— Кошки — это единственные существа, которые кажутся людям совершенными в каждое мгновение жизни. Даже старые, даже когда орут под окнами, даже когда копаются в лотке, — они выглядят чертовски красивыми. Естественными. Изящными. Идеальными.
— Дык искусственный отбор же, люди тысячелетиями оставляли лучших, остальных топили.
— Собак тоже отбирали, но им далеко до кошачьей грации. И далеко до того обожания, которое люди испытывают к кошкам. Котики лишают человека рассудка, превращая в слюнявого от умиления идиота. Размягчают сердца и расслабляют кошельки.
— Ой, Лаван, сколько можно потратить на животное? — возразила я.