— А ты что сделал за свою жизнь? — произнес Малик. — Ты выгнал себя из университета. Ты не умеешь работать. Почему я не вижу рядом с тобой женщины? Ты сидишь один и рассуждаешь о падении этого мира. Для начала удостоверься, что чужие тебе люди не расхлебывают кашу, которую ты заварил, а потом устраивай революцию. Я со своей женой уже семь лет, и с каждым годом у меня все меньше времени думать о революции.
— Это называется… — добавила Джазмин, и лицо ее вдруг исказилось страхом. — Любимый, я забыла слово, — лихорадочно обратилась она за помощью к мужу.
— Эгоцентризм, милая, — нежно сказал Малик. — По-моему, ты все-таки слишком много куришь, дорогая.
— Да, ты эгоцентрик, — вновь встала на привычную колею Джазмин.
Я поднялся.
— Обещаю продолжить этот разговор вечером, когда вернусь, друзья мои, — весело утешил я их. Я и правда был рад им, и мне вполне нравилась наша беседа. — Но сейчас у меня важная встреча.
Я возбужденно помахал им и вышел за дверь. Я ехал в Манхэттен. Мне надо было встретиться с подругой моей сестры. Все, что я знал от сестры об этой девушке, — это что она красивая и что, как и я, недавно переехала жить в Нью-Йорк.
Я узнал ее сразу. По телефону она звучала шикарно. И в баре была самая шикарная девушка, так что я сразу понял, что это она. Я смело подошел.
— Полина, — кивнула она коротко стриженной головой.
Мы устроились за столиками на улице.
— Хочу тебя предупредить, что у меня нет денег, — бухнул я с ходу. — В Англии я тусовался с чуваками, у которых не было ни пенни.
— Хочу тебя сразу предупредить, что они у меня есть, — небрежно перебила она. С ноткой пренебрежения.
Она взяла нам по Лонг Айленд Айс Ти.
Английская фишка, что в кармане пусто, не прошла, оставалось удивить ее своей алкогольной выносливостью.
— Откуда у тебя деньги? — спросил я. — Нашла работу?
— Живу на капитал, накопленный в Москве.
— Что делала в Москве?
— Совладелица клуба.
— Какая там была музыка? — затрепетал я.
— Андеграунд техно.
Я сильно заволновался.
— Правда? Ты знаешь, английская клубная жизнь не прошла мимо меня.
— Не сомневаюсь, — сощурилась она. Не без иронии.
— Между нами говоря, очень даже не прошла мимо. Можно сказать, был в самом центре танцевальной культуры. Перед тобой икона танцевальной революции. — И я глупо хихикнул. — Так что это, считай, исторический момент в твоей жизни.
— Англия — единственная страна, в которую я боюсь ехать.
— Почему?
— Она для меня слишком много значит. Хочешь еще коктейль?
Я согласился, хотя уже опьянел. Не знаю, то ли виной тому перелет, то ли потому, что я никогда не пил нью-йоркских коктейлей, но я быстро ослабел.
— Почему ты уехала из России? — спросил я вяло. Голову стало клонить к столу, если не к полу.
— Ищу новых впечатлений.
Я был готов поспорить с любым, что понимаю ее, как никто на свете.
— Не скучаешь по клубу? — поднял я на нее пьяный, задумчивый и влюбленный взгляд. — Он был хороший? — Мне сделалось грустно.
— Лучший в Москве. Понимаешь, гламур, наркотики, легкие романы — все это начинает себя изживать и засасывать. Поэтому я здесь, и я свободна.
— Свободна… — восторженно повторил я за ней.
Она нравилась мне все больше, и у меня появилась надежда, что мы поймем друг друга. И я уже испытывал ощутимую слабость от выпитого.
— Англия — это вообще! — Красотка напротив должна меня понять. — Такая страна, ты бы знала… Там бездомность, неприятие системы, наркотики и рейвы возведены на духовный уровень! И к рейвам у них церковное отношение: ходят на них, как мы на службу. Экстази там точно вместо причастия. Знаешь клуб «Хевен»? Где все начиналось? Помню, стою там и думаю: ведь он называется «Хевен», «Небеса», понимаешь?
Полина смотрела сквозь меня рассеянным скучающим взглядом, разглядывая что-то в дальнем конце улицы. Полное впечатление, будто она меня не слышит. Мне вдруг стало не по себе: нет, эта неприступная девушка напротив не поймет меня. Нет, то, что я говорю, не окажется для нее так же важно, как было для меня.
— Еще там стыдно любить свою страну. Самое позорное — говорить, что ты патриот и что гордишься своей родиной, — продолжил я изливать то, что казалось главным. — Хорошим тоном считается презирать политику своей страны и ее правительство.