— Будь здоров!
День положительно был хорош. Великий князь оправился под стеной караулки, набросил рубаху и пошел обратно во дворец. После гимнастики он был бодр и голоден. Он уже поднялся на крыльцо, когда вдруг у него за спиной — сразу с нескольких деревьев — с оглушительным криком снялась в небо огромная стая ворон. Николай резко обернулся. Что это было? Порыв ветра? Черные птицы плавно кружили над дворцом. И снова сжалось сердце.
В церкви Зимнего дворца служили молебен за здравие государя императора. Царская семья молилась отдельно от придворных, пестрая толпа которых выражала свое счастие по поводу выздоровления Благодетеля за окованными золотом двустворчатыми дверями. Шарлотта прибыла из Аничкова, разодетая как на праздник, в белом тюлевом платье на розовом чехле со своими обычными белыми розами в прическе. Николай с удовольствием отметил, что по прибытии розы в волосах жены были все еще в бутонах, а теперь в тепле церкви распускались на глазах. «Какое чудо», — думал он, стоя в церкви чуть позади Шарлотты и с высоты своего роста разглядывая ее волоса. Он решил, что сие есть хороший знак. Мария Федоровна тоже была по–праздничному — в широком бархатном платье декольте, туго перепоясанная, с мальтийским крестиком на плече, в алмазной диадеме. Племянник Марии Федоровны, принц Евгений Вюртембергский, гостивший в Петербурге, был в белом мундире и в чулках.
Строгий устав богослужения, который был известен Николаю Павловичу назубок, настраивал на торжественный лад и при этом всегда напоминал ему, как далеки они, разодетые в шелка и в золото, от Бога истинного. Но сегодня он с самого утра был настроен хорошо, молитвенно.
— Господи, исцели брата моего Александра, — молился он, — избави меня от искушения, пронеси мимо меня чашу сию!
Еще вечером середы, после беседы с матерью, Николай Павлович имел крайне неприятный разговор с графом Милорадовичем. С истинно солдатской прямотой генерал сообщил, что ему лучше не ввязываться в заваруху с завещанием, надо ждать Константина и уговаривать его взойти на престол. Потому как вариантов нет — «Ваше высочество не любят в гвардии». Это было сказано так, что можно было понять: «Гвардия — это я. Ты мне, щенок, не нужен. Нужен мне Константин — мне и моему гарнизону. В гарнизоне 60 тысяч штыков». Ну что ж, чем больше, тем лучше: случись даже самое страшное — Кости побоится отрекаться! Он подумал об этом сейчас и помолился за Константина.
Мария Федоровна перед молебном распорядилась, чтобы курьера из Таганрога, буде случится таковой, препроводить прямо в церковь. В начале обедни она еще оглядывалась на стеклянную дверь в коридор, отделяющий ризницу от дворцовых покоев, но потом начался благодарственный молебен за выздоровление государя, и она увлеклась церемонией, торжественно и широко крестясь всякий раз, когда слышала единственно понятное ей «Господи помилуй». Шарлотта, чуть лучше понимая по–русски и стараясь вникать в слова, с мучительным напряжением смотрела в лицо священника. Николай внезапно почувствовал, как его тронули за плечо, и обернулся. Кузен, принц Евгений, показывал глазами на дверь. В коридоре было уже темно, но Николай Павлович разглядел за стеклом матушкиного камердинера Гримма, который делал руками неопределенные знаки. За Гриммом в сумерках виднелась белая парадная форма Милорадовича. Это могло означать только одно. Николай, пятясь, как можно тише, дабы не испугать женщин, вышел из церкви. Принц Евгений, зачем–то доставший из–за обшлага белый платок, на цыпочках следовал за ним. Еще мелькнуло: зачем этот платок?
Стоило только лишь взглянуть в лицо Милорадовичу, как стало понятно все. Только не здесь, не здесь. Они одновременно, боком, протиснулись в узкие двери библиотеки, за ними прихрамывал принц, у которого за время обедни разболелось тронутое подагрой колено, они все втроем страшно спешили, как будто от события, которое гнало их вперед, возможно было уйти. В библиотеке они остановились было, но Милорадович вдруг опять почти бегом бросился в следующий зал. Там были еще какие–то люди, но Николай никого не видел. Он лишь смотрел в красный затылок генерала и следовал за ним, но тот вдруг резко остановился, развернулся на каблуках и протянул ему какую–то бумагу.
«Все кончено, Великий князь, — гудел Милорадович, — мужайтесь, давайте пример!». Николай машинально взял бумагу и тут же увидел самое главное. Там было написано знакомым квадратным почерком Дибича: «Скончался 19‑го числа». Принц Евгений, сняв золотое пенсне, кривясь, как от боли, протягивал ему платок.
«Все погибло, — повторял Николай по–французски, — все погибло! Tout est perdu!». В глазах его горячо и с неприятным жжением накапливались непривычные слезы. Все было кончено. Все молитвы его оказались бесполезны. Он оглянулся: с двух сторон от него, приняв шляпы на локоть, склонились в симметрических поклонах генералы Милорадович и Шульгин. Все было кончено. Он взял платок и вытер глаза. В письме по–прежнему было написано: скончался 19‑го числа…