— Штабс–капитан, подождите, — отчаянно кричит Саша, Щепин оборачивается, черные раскосые глаза его смотрят бешено. — Уводи солдат! — кричит он в ответ, а сам бросается дальше, в сторону барака.
Неполные две роты московцев вышли за ворота казармы, потом выскочили еще десятка два человек, догнали, сбили строй, толпой пошли, с криками, с гиканьем. Последним за ворота выбежал князь Щепин, таща тяжелое полковое знамя, отобранное у солдатика, которого тоже пришлось рубнуть. Знамя подхватили, закачали в толпе, понесли. Всего Щепин ранил пятерых — еще контузил рукояткой палаша пустившегося в разговоры унтера и отрубил ухо полковнику Хвощинскому, который прибежал последним и пытался поднять Фредерикса. Саша Бестужев шел молча, слушая веселые разговоры разгоряченных событиями солдат, и ему было страшно.
СЕРГЕЙ ПЕТРОВИЧ ТРУБЕЦКОЙ, 9:30 УТРА
Вышло солнце, и посыпался мелкий снежок, словно редкие морозные блестки кружились в воздухе. Сергей Петрович стоял на площади — полная пустота, только он и сумасбродный фальконетов монумент. Сейчас он понял, что все кончено. Сенаторы принесли присягу и затемно разошлись. О взятии дворца уже можно забыть — посланный им к Оболенскому человек вернулся, не найдя Евгения. Рылеева дома он не застал. Войск на площади не было, да и какой смысл им теперь сюда приходить — к пустому Сенату? План их — неисполнимый, недостаточный, второпях собранный, но все–таки план — уже не исполнился и никогда исполнен не будет. Присяга тем временем шла — его самого чуть не затащили присягать, когда сунулся он в Генеральный штаб. Город потихоньку оживал под воинственные звуки полковой музыки — это означало, что все идет, как намечено — но только не у них.
Куда теперь идти и где искать своих, Трубецкой решительно не знал. Он обошел памятник кругом и какое–то время бессмысленно стоял под ним, прямо под протянутой вперед медной дланью. Он никак не мог понять, что делать далее. При этом после первого приступа отчаяния Сергей Петрович внезапно почуствовал облегчение. Авантюра не состоялась — вот и все. Никто никого не убил, никто никого не захватил, все будет так, как было, невинная кровь не пролилась — теперь надобно сделать так, чтобы не исполнились прочие части плана — еще оставался риск, что кто–то придет сюда и нечто страшное, уже не имеющее никакого смысла, все–таки свершится. Господи, если бы сыскать сейчас кого–нибудь, Рылеева, Оболенского, Бестужева, и убедить их в том, что солдат надо остановить во что бы то ни стало. Может быть, еще можно кого–то спасти — сейчас он готов был сделать для этого что угодно и взять потом всю вину на себя. Он вернулся к экипажу и приказал везти себя в казармы Московского полка — именно там, по его предположениям, можно было встретить кого–то из заговорщиков. До казарм он не доехал — Московский полк, идущий кучей с мотающимися не по форме знаменами, встретился ему на Гороховой. Кучер остановился, пропуская солдат. Впереди них, в одном мундире, с саблей наголо бежал Якубович. Трубецкой позвал его из кареты, но поручик, лицо которого было совершенно безумно, как показалось Сергею Петровичу, пролетел мимо, не услышав его.
— Ура, свобода! — орал Якубович. — За мной, ребята!
Солдаты — несколько сотен человек, далеко не весь полк, почти бежали за ним — на лицах у них выржалось точно такое же веселое отчаянье. Трубецкой понимал, что остановить их невозможно — ни Якубовича, ни людей. Что же это будет? Московцы явно торопились на сборный пункт — к Сенату, а что же было делать ему — догонять их и командовать ими? Тогда тем вернее прольется кровь. Сергей Петрович понимал одно — его будут искать или дома или на площади. Надобно отправиться туда, где его не смогут найти и пока что обдумать ситуацию. Он решился ехать к тетке.
— К княгине Белозерской! Гони! — крикнул он кучеру. Что–то подсказывало ему, что это неправильно, но он совершенно не знал, как сделать что–то правильное. По крайней мере надо попытаться не навредить.
МИХАИЛ АНДРЕЕВИЧ МИЛОРАДОВИЧ, 9:30 УТРА
Дом Голлидея на Офицерской улице был самый веселый дом в Петербурге. Жили там актеры, братья Каратыгины, жили дочери директора Императорских театров Аполлона Александровича Майкова, жила там волшебная балерина, Катенька Телешова, и именно к ней спешил Михаил Андреевич показаться во всей своей боевой красе до молебна в Зимнем дворце.