Как выяснилось, за день до моего появления в камере проходил очередной симпозиум на животрепещущую тему: «Об искусстве подготовки и приготовления птицы — домашней и дикой». Помнится, в понятие «подготовка» вкладывался, как мне передали, процесс и тайного умыкания птицы из соседних дворов, фольварков или прямо с дороги. В зависимости, конечно же, от глубоких историко–национальных традиций самих докладчиков. Кстати, оказалось, что методы кражи птиц везде одинаковы. Как, впрочем, и санкции, в случае неудачи…
Конечно же, Эрих был в числе активнейших содокладчиков и дискуссионеров. Сообщения его были приняты к сведению. И только. Хотя бы из–за несравненной бедности деталями — представители военных округов из СССР тут были на высоте. Иностранцам их было не обскакать!
Глава 138.
Эхо вчерашнего эпикурейства погромыхивало и сегодня.
Правда, уже в процессе таких вот «отловов фрагментов» из супа рыбного. Сквозь незлобный мат — в этом случае признак «удовлетворенности», но не полной — нет–нет, прорывалось сравнительное восклицание, уничижительное замечание, реплика–воспоминание…
— Эх! Что говорить? — страдал вслух командарм Иван Фомич. — Этого бы немца с засранными его птичками, да к нам, в Приволжский… Он же, колбасник, слова такого не знает – «стерлядь»! Мы бы его по округу помотали, на рыбалочках–то!
К примеру, у Ставрополя…
— Напротив?
— Там…
— Ну, там — коне–ешно!
— Нет слов! Там в нерест — вода от нее кипит! Я стерлядушку — бредешком люблю… Загоню взвод — в устьице здеся… В Усе этой… Ну, и выше чуток… Любо–дорого! Прет, зараза, солдат утягивает! Искупаются, само собой… Отошлю в казарму сохнуть… А тут — ю-юшка!.. По утрянке глаза протрешь — заливное по–царски! Под «зубровку», понимаешь ты… Стерлядкаматушка… Утром в стюдень топор воткнешь — стои–ит!
— А керосин?.. Не того? Там же нефти-и!
— Да ты что?! Да за керосин я б их… всех!
— И стоит… Ва–апче–то, она отмакивается, от керосину–то… В сметане, к примеру…
— Много ты понимаешь — «в сметане»… В сметане — сом или голавль. Стерлядка — она в молочке горяченьком, но чтоб без жиру, молоко–то…
— Небось, от бешеной коровки молочко?
— Сам ты…
— Не спечется в горячем–то?
— И что? От горячего–то молока она — на другой день — только слаще. С кислинкой, навроде с лимончиком. А заливно–ое!
Топор стоит!.. Еще, напротив Сталинграда — у мыса при Красной слободке — в заливчиках… Там она усатей. И нос вострее. Шилом. Так, стерва, на самолов или, допустим, на перемет ни–ни! Только ставнем или бредешком. Где помельче… Загоню взвод… А утречком–то! Утречком — чуть солнушко вздымется:
«К завтраку-у!» — команда… Тоже, хоть топор втыкай! Немец, он сроду такого не пробовал.
— Где ему там — территория не та.
— Эт-т точно…
— Или вот, под Красноярском… Выше туда, к Ижулю… Там у Сисимы, в самом устье, берег — обрыв! И глыбь снизу! Страашная… Дак там только с катерка… Там часть у меня стоит.
Прибудешь к вечерку. С делами, значит, накоротке управишься… И на рыбалку! Круто там… И глыбь… Но осе–етр! Немец и слова–то такого не знает — «осетр»! Тоже, паразит, прет на нерест — в устью, вверх — как торпеда какая! Глядеть страшно…
Не только, чтоб подступиться к нему… Хрястнет хвостишшем – ноги пополам! — такая силища! Но, красив, подлец! Душа трепыхает — как красив! Обратно — бредешком ловлю: взвод загоняю… Любо–дорого! По утрянке, в заливное от его, хоть топор втыкай!