К предварительному обвинению — вооруженному мятежу и убийству командира — прибавилось новое: террор, покушение на жизнь следователя, порча госимущества «в особо крупных размерах» — аж на сумму в 4300 рублей! Эта сумма особенно огорчала Ивана. Он просил скостить сумму в каждом из трех заявлений, которые я ему писал в военную прокуратуру. В свое оправдание он сообщал прокурору, что у них в племхозе тоже есть дубы. Но чтоб такие дорогие? Не может такого быть…
«Военный совет» камеры убедил Качалича, что того выпустят. Что свидетельство «сортирного стукача» ничего ровным счетом не стоит. В военной прокуратуре не пройдет. Как не пройдет следователь и дубовая дверь. И что вообще он, Качалич, все сделал правильно, по закону, качк положено. И может спать спокойно. Но свой адрес спокойно спящий Качалич мне оставил. На всякий случай.
Мне были интересны все мои товарищи по камере. Но особенно привязался я к Никулину и Стеженскому. Владимир Иосифович был арестован в 1937 году. Следствие около полутора лет проходило интенсивно и плодотворно: разбита челюсть, выломаны фаланги пальцев, выбиты зубы, выдавлены диски позвоночника. Но вдруг остановилось: следователь исчез. Позднее выяснилось: его, как и прочих чекистов «прежней смены», расстреляли новые чекисты. Этих — еще одна «волна». Возможно, так бы все и продолжалось. Но Ежова сменил Берия.
Глава 155.
Лаврентий Павлович Берия, который по новому раскладу отвечал за важнейшие оборонные программы, «исполнив» по–следнюю волну следователей–ежовцев, начал с того, что выкинул изо всех кичманов СССР и Монголии тысячи сохранивших способность соображать технарей–ученых и еще не расписавшихся за сроки инженеров. И выпустил их на свободный поиск работы. А научно–техническую элиту, в принципе не тяготеющую к жесткой дисциплине, но, безусловно, способную разобраться в клубке возникших накануне войны оборонных проблем, согнал в тематические КБ, или «шарашки». Продержись Ежов еще чуть–чуть, и из перечисленных счастливчиков–спецов никого бы не осталось в живых.
Старый анекдот: жена решает второстепенные вопросы – что подать на завтрак, меню свадебного ужина на бракосочетании дочери (с подысканным ею же женихом), институт для сына; муж решает важнейшие проблемы — возвращаться далай ламе в Тибет или еще не время? Тот же расклад имел место в семье Уса и Берии. Поэтому время многое простит Лаврентию
Павловичу. Хотя бы за спасение огромных контингентов инженеров и ученых. В том числе упрятанных им на время в «шарашки». По Столяревскому (Льву Ильичу — полковнику, ОЗЕРЛАГ № 7), на ноябрь 1938 года — с 1929–го — ГУЛАГ «съел» более 480 тысяч инженеров и врачей. Берия объективно спас от превращения в лагерную пыль куда как большее количество этих категорий интеллигентов. Другое дело, интеллигентов он не любил. Но ведь их не любил и сам основоположник, предпочитавший «говорить» с ними палкой (если верить Горькому и еще более горькой статистике 20–х годов).
Будучи прагматиком–технарём, Берия немедленно уничтожил «следственные коллективы» ягодо–ежовской выпечки еще и потому, что были они до удивления непрофессиональны. Настоящей волчьей хватки контрразведчиков не имели и иметь не могли, бездумно (главное, безответственно!) занимаясь облавными, свальными по командам сверху, заметаниями ни в чём не повинных вчервшних мужиков или в принципе законопослушных городских фраеров. А вот именно она–то — хватка — в канун войны была объективно необходима. Всеобязательна!
В лагерях, и потом, работая в комиссиях по реабилитации, я узнал, что при Берии множество следственных дел после подписания 206–й статьи проверялось (и перепроверялось!) работниками прокуратуры — тогда ещё старой имперской школы. И проверка шла на… следственный профессионализм. Горе было тому оперу, который позволял себе то, на чем строили карьеру горе–следователи при Ягоде и Ежове. Они–то и составляли те самые периодически ликвидируемые «смены» оперативников.