Ну, вот так. Что происходило… Как перед каждым очередным дождем, наверное – ничего внешнего. А что должно быть?
День ото дня мы попросту всё больше сидели на площади. Там, правду сказать, скамейки очень неудобные. Есть на то две причины. Первая заключается в самом факте круглых и деревянных досОк (такое ударение приводится в первоисточниках Большого городского магистрата; менять можно только через полгода). Вторая же причина заключается ни много, ни мало, в тысячах причудливых отметин, оставляемых любителями приближения к естеству путем открывания бутылок с пивом прямо о круглые доски скамеек, указанные в первой причине. Мы решительно, кстати, возражаем, против поименования первой причины первопричиной. Так очень далеко можно зайти. Туда не надо зайти. Это надо прекратить немедленно. Вместо этого надо зайти пива купить. Да вот же, там же, рядом же, не видите, что ли. Небо, указанное неоднократно также в связи с самим понятием площади, являло нам странный квадрат, в знак, может быть, чего-то необходимого, что сделать.
Но – что сделать? Скажите нам, небо! Мы ведь не простые и, наверное, нужны кому-то. Я не жалуюсь, не подумайте. Я не мог бы этого сделать уже по той причине (не третья! см. выше), что попросту никогда не был жалованию (так говорят, да?) обучен. Да и что толку? Таких не любят, знаете… Хотя, стоит вам мне пожаловаться, и я для вас все сделаю, все. Правда, пока не жалуется никто… Что, всем хорошо стало, что ли? У меня такое впечатление, что они, как всегда, поздно очухаются. А меня уже, бедного, в их помещениях и временах не будет. Хотя, может, я драматизирую, как-то вонюче всё это.
С одной стороны, как уже говорил, жаловаться может, не умею, а может, не время еще. А с другой стороны, знакомая утверждает, мол, камень ты, камень. Но вот незадача: а возможно ли вообще перегружать повествование такими нюансами… о чем, в конце концов, повествуем, ничего себе, дай Бог вообще хоть что-то схватить – шесть пив мы как схватили, так и сидим, а что до содержания? – очень, очень ответственно, всё же… С третьей стороны, старушечка, которую мы при дележе продукции соответствующего времяпрепровождения слегка угостили, сказала, что: в куда вы, бедные препровождаете его, время ваше, единожды отпущенное? А с четвертой стороны, не попахивает ли это бунальностью, и не так всё и плохо, в конце концов? А пятой стороны не будет. Квадрат кончился.
Теперь надо перейти от личного, которое кончилось, к неличному. Которое, в отличие от всякой геометрии, не кончается. И не кончалось никогда. Его олицетворяли всегда личности, масштаб которых неизмеримо больше. И, если сидишь вот так, и смотришь, пусть даже и солнце уже село, все равно их личностный масштаб никому захватить еще не удавалось.
Грозные события надвигались тем временем на ничего не подозревающих. На подозревающих надвигались еще более грозные события. Нечего подозревать. Не дело это.
Выхода нет. Я продолжаю дальше писать. В городе, помимо прочего, сложилось Священное тайное сообщество. Члены его чинны. Входят из людей известных фигуры магистрата (отнюдь не просто геометрические!), общественные фигуры, разные другие фигуры, вплоть до высших руководителей. Обсуждаются также, (шепотом слухи ходят), всякие проблемы всепроникающего характера. И таким образом, вроде касающиеся всех нас, что должно оцениться с необходимым почтением. Есть, возможно, лица, которые, будучи мелки, недооценивают. Погода, между тем, все хуже. По-моему, ночь на исходе. Сдвигается фиолетово-черное облако с этажей верхней редакции, и скоро грянет разного жизнеутверждающего, от чего надо срочно спасаться – жизнь на исходе вновь возопит свои нормы, которые, правда, есть надежда, все-таки будут пересмотрены Большим Городским магистратом. Есть, вероятно, такая возможность. Хотя, боюсь показаться примитивным в понимании глубинных процессов. Они всё куда-то идут. Облако с антенны слезло. На экранах некоторых горожан предутренне стреляют. Все кончается.
Счастливцы улетают куда-нибудь.
Мы далеки от этого, господа. Мы растерянно стоим посреди рваного, с серыми бороздами, поля и больше всего на свете боимся укуса кричащей собаки. Помочь никто еще не должен. Еще не время, рано еще. Может, время вообще пока еще не начиналось.
Высоко в небе висит желтоснежная птица. Имя ей – местный университетик. Его оканчивают. По-моему, это выглядит примерно так. Вот, приходите вы в эту жизнь каждый день, да? – и так оно тянется, тянется, и вроде ничего не происходит. А потом, глянь – и произошло, и незаметно за углом исчезло. Хорошо, если по голове погладит или поцелует на прощанье. Потом – исчезнет. Как и все. Или всё. Это – часть, как, может, кого-то учили, моментарная.