Заповедь седьмая...
...и только в следующий момент ощутил отчаянную беспомощность, когда под ногами нет опоры...
Забудь родителей, думай о потомстве...
...мои руки инстинктивно дернулись вверх, чтобы зацепиться за веревку, но петля от резкого движения затянулась еще туже, так туго, что спазм в горле заставил меня забыть обо всем...
Заповедь восьмая...
В моих легких еще был воздух, выход наружу был для него перекрыт, и я мог дышать им...
Бог сентиментален, не стесняйся просить у него многого...
...Боже, как болит шея! Позвонки вытягиваются и хрустят под весом тела...
Заповедь девятая...
Перед глазами у меня пошли красные круги, потом черные, потом запестрели белые точки, потом отключился звук и точки быстро закружились по спирали, сворачиваясь, как вода в воронке, и увлекая меня за собой...
Время остановилось, пространство исчезло. Но остался свет, он был у меня над головой. Я висел в темноте на веревке, не чувствуя ни боли, ни своего тела. У меня не было тела, но я мог смотреть по сторонам. Это было удивительно, потому что у меня не было глаз. Я смотрел по сторонам и видел везде темноту, за исключением светящегося круга над головой. В этот неясно очерченный круг уходила толстая веревка, к которой я был подвешен. Сверху, из круга, доносились голоса и приглушенная органная музыка. Там была жизнь, таинственная и недосягаемая.
Снизу послышался хриплый нечленораздельный голос. Я всмотрелся в темноту и увидел безобразное синее лицо с высунутым набок опухшим языком. Туловища не было видно, только изуродованную кровоподтеками шею.
- Кто это? - спросил я самого себя.
- Это Каальтен, - ответил я себе сам.
- Тот самый?
- Да.
- Почему он так беспомощен?
- Потому что он ничего не может.
- Но он ведь Человеко-Бог.
- Такой же, как его изображение. Ни больше ни меньше. Люди поработили его душу.
- Зачем мне это знать? - спросил я самого себя. - Если я вернусь на Земмлю, это знание помешает мне.
- Ты вернешься на Земмлю и забудешь то, что видел, ответил я себе сам. - А если вспомнишь, тебе это покажется собственной фантазией.
Я почувствовал, что поднимаюсь вверх на веревке. Снизу послышались нечленораздельные вопли, и я увидел, как ко мне протягивается из темноты прозрачно-голубая рука с ветхой книгой. Я взял эту книгу - она мне показалась важной, и я крепко прижал ее к груди. Свет становился все сильнее и сильнее, и когда он стал совсем нестерпимо слепить глаза, я увидел над собой небо. Я лежал в глухом церковном дворике на носилках и крепко прижимал руки к груди, словно в них должно было что-то быть. Но что - я не помнил. (Когда позднее ко мне вернулось воспоминание о книге, я решил завести себе записыватель мыслей, чтобы никогда не терять их).
Под вечер все одиннадцать человек окончательно пришли в чувство после посвящения, и нам сказали десятую заповедь, которую никто во время обряда не услышал: "Девятую заповедь установи себе сам". Тотчас мой мозг озарила мгновенная вспышка, и я на долю секунды вспомнил, что на том свете говорил с самим собой, а при возвращении потерял какую-то книгу. Этой ничтожно малой доли секунды мне хватило, чтобы зафиксировать свое воспоминание, и я сформулировал для себя собственную заповедь: "В мире нет ничего, кроме меня самого, моего воображения и моей книги". Эту заповедь я вывел не логическим путем, но на основе собственных ощущений. Разумеется, это платоника чистой воды, и такой постулат трудно принять нормальному здраво мыслящему человеку, но, как ни странно, его невозможно опровергнуть, по крайней мере, в рамках данного повествования, потому что любые аргументы и контраргументы будут плодами моего собственного разума, отраженными в моей же книге.
6. Привет от дяди
Пока я предавался воспоминаниям, мы прибыли в гостиницу. Снаружи она выглядела так же неказисто, как и остальные хибары, но просторному светлому холлу не чужды были элементы роскоши: живые цветы в красочных вазах, миниатюрные фонтанчики по углам и в центре - причудливо изогнутая гипсовая виселица с лепкой в стиле барокко и с подвешенными к ней целующимися розовыми ангелочками. Но и на этом идеальном образце кича лежала печать декаданса: у ангелочка мужеского пола был отбит гипсовый членик. "Пьяные господа офицеры упражнялись в стрельбе", театрально вздохнула Лина, поймав мой взгляд.
Портье провел нас в номер. Я осмотрелся по сторонам и несколько опешил... В центре огромной комнаты стояла необъятных размеров овальная кровать под атласными покрывалами и воздушно-легкими капроновыми балдахинами, которые затейливо отражались разноцветными лоскутами на потолке, щедро усеянном осколками зеркал; за ее изголовьем в стену был вделан бар из красного дерева с плотными рядами разнокалиберных бутылок, веселящих глаз яркими этикетками. По одну сторону от кровати насыщенно-алым углублением в форме сердца красовалось джакузи, а по другую - широкий камин из крупного неотесаного камня. За легкой стеклянной перегородкой голубел прозрачной водой объемный бассейн.
- Это что, взятка? - изумленно поднял я брови.
- Произошло небольшое недоразумение, - пояснил Игор. Директор распорядился выдать тебе самый лучший номер, и хозяин гостиницы тут же выполнил приказ, не зная, кто в этом номере будет жить. Только перед самым твоим приездом выяснилось, что "самый лучший номер" - это люкс для молодоженов. Менять что-либо было поздно: все приличные номера заняты.
- Может, мне и молодую жену в придачу выдадут? усмехнулся я.
- О, тут есть и сауна, - сообщила Лина. Она была занята тем, что открывала все двери подряд и любопытно заглядывала внутрь. - И парилка!
- И двухсот-ваттная квадрофоническая система с шестью колонками, - заметил Игор, пробуя все кнопки подряд.
Воздух вокруг нас оглушительно сотрясся блюзовыми нотами.
- Как дети, ей-богу! - сделал я своим друзьям выговор, уворачивая звук. - Директор сказал, что ждет меня к ужину. Вы в курсе?
- Да, - ответил Игор. - Нам нужно быть у него уже через полчаса. Прими душ и переоденься. Я займусь тем же и заеду за тобой. У тебя есть цивильная одежда?
- А что, униформа здесь не приветствуется? саркастически вопросил я.
- На званых директорских ужинах - нет, - серьезно ответил Игор. - Я распоряжусь, чтобы тебе принесли все, что надо.
- Чао! - помахала рукой Лина, выходя из комнаты вслед за Игором.
Как только они удалились, я первым делом достал из портфеля спутниковый телефон засекреченной связи и, как мне предписывалось, набрал номер личного секретаря Главного инспектора. Когда я доложил о своем прибытии на объект, секретарь пожелал мне удачи и добавил:
- Главный передает вам привет от дяди Юрга.
- Спасибо, - ответил я, не задавая лишних вопросов.
На этом разговор был закончен. Разумеется, я не знаком ни с каким "дядей Юргом", хотя и допускаю, что в целях конспирации было взято настоящее имя одного из моих многочисленных родственников. Эта фраза явно была кодовой, но я пока не знал, что она означает. Оставалось только запомнить ее и ждать, когда она всплывет в дальнейшем. Такая тщательная конспирация стала особенно необходима в последние месяцы, когда межведомственная борьба за раздел сфер влияния между инспекцией, тайной полицией и контрразведкой приобрела формы жестокой войны с использованием любых доступных средств, кроме физического уничтожения соперников.
Я принял горячий массажный душ и только вышел из ванной, в дверь постучали. Портье вкатил в комнату тележку. На ней одиноко стояли черные лакированные ботинки, над которыми на высокой перекладине покачивались на вешалках смокинг цвета антрацита, брюки с шелковыми лампасами, открытый жилет и крахмальный пластрон. Вдобавок я получил от портье широкий атласный пояс, галстук-бабочку и серебряные запонки. В этом городе проявляли фантастическую заботу обо мне! Но к добру ли это?
Когда за мной заехал Игор, я был полностью экипирован. На нем была точно такая же светская "униформа".
- Отлично смотришься, - коротко бросил он, смерив меня быстрым взглядом с головы до ног. - Нас ждет машина.
Внешне он был как всегда сосредоточенно-спокоен, но по отрывистости речи можно было заключить, что он не в духе.