— Вот настолько!
— А вы не могли бы просветить меня, почему создалась подобная ситуация? Она неизбежна во всех случаях или только в данном? — Журналист или действительно ничего еще не знал, или хотел сопоставить разные мнения, а может быть, просто выведать местные секреты.
Николай Васильевич усмехнулся:
— Чтобы понять, что ошибся, надо было сперва жениться.
— Нет, ну а все-таки, — наступал москвич. — Это ведь очень важно — если не для вашей стройки, то для всех будущих. Вот я слышал здесь, что врезку можно было бы отработать до начала бетонных работ.
Николай Васильевич ответил:
— Пожалуй. Но тогда мы не уложили бы к сегодняшнему дню столько бетона.
— Выходит — неизбежно?
— Да не «выходит», товарищ дорогой!
— Тогда разъясните. В научном мире существует твердое мнение, что полезен не только положительный, но и негативный опыт.
— В штабе вам лучше бы разъяснили, — все еще не решался откровенничать Николай Васильевич, хотя его и распирало желание кому-то пожаловаться.
Журналист оказался упорным. И пришлось Николаю Васильевичу попросить Любу-нормировщицу никого не впускать к нему без особого дела, а самому начать «разъяснение». Он говорил медленно, учитывая то обстоятельство, что корреспондент должен успеть все за ним записать и ничего не перепутать — хотя бы в самом главном. Приходилось думать также и о том, чтобы не повредить стройке — ее престижу, популярности, наконец — привлекательности и притягательности; впереди еще много лет работы, и люди должны прибывать сюда беспрерывно, так что нельзя их отпугивать преходящими частностями.
О стройке и писали много: и в центральных, и в республиканских, и особенно — в ленинградских газетах и журналах, потому что ленинградцы ее и проектировали, и делали теперь турбины и генераторы и много разных других вещей. Писали много, но все больше о положительном, а тут предстояло коснуться и «негативного опыта».
— Вы, конечно, уже слыхали здесь, — говорил Николай Васильевич, — что наша плотина уникальная, нигде еще не встречавшаяся. Должен вам сказать, что в гидростроительстве типовых плотин и ГЭС просто-напросто не бывает, как не бывает совершенно одинаковых рек, берегов, донной подошвы, ну и всего прочего… Вы не собираете спичечные коробки?
— Нет, — удивленно оторвался журналист от блокнота.
— Я — тоже, — улыбнулся Николай Васильевич. — Но выпустили недавно такой набор — «Шаги энергетики»; в нем десятка два коробков с изображением двух десятков наших известнейших ГЭС. Посмотришь на эти рисуночки и увидишь, что ни одна плотина, ни одно здание ГЭС не похожи на другие. У каждой свое лицо, каждая на свой манер. Между прочим, есть в том наборе три коробки и с «моими» плотинами, где я не только снаружи, но и изнутри все вижу. Чуть ли не каждый блок могу вспомнить… Но я заговорился, ушел, как говорится, не в тую степь.
— Да нет, мне это тоже интересно. — Парень торопливо гнал строку в своем столичном блокноте.
— Ну так вот, — продолжал Николай Васильевич. — Одинаковых ГЭС практически не бывает, и, когда мы некоторые свои заторы начинаем объяснять уникальностью своей стройки, не всегда этому верьте. Мы и предназначены для того, чтобы создавать уникальные объекты, и на это должны быть настроены. Вам, конечно, надо понять особенности проекта и условий нашей станции, но постарайтесь разобраться и в том, где неповторимость, а где недодумка… С левой врезкой у нас долгое время было неясно: как убирать, увозить породу. Сперва все в котлован валили, а когда стала подниматься плотина, попытались пробить наверх дорогу. Не получилось! Слишком отвесные береговые скалы, сложные переходы. В проекте предусматривался тоннель в левобережной скале — до уровня гребня плотины. Начали его форсировать. Пробили до того самого уровня. Но это нам пока что ничего не дает. Взрывные работы ведутся все еще ниже этого уровня, а дорогу от них к тоннелю проложить опять невозможно. И опять после каждого взрыва сверху несколько часов сбрасывают в котлован породу. А на плотине простои.
— Где же выход? — спросил журналист.
— В данный момент его нет. То есть нет пока что другого технического решения — и нет иного выхода.