Напротив него устроился молодой парень с короткой стрижкой, уже немодной среди молодежи, широкоплечий, приятный на вид: рот, подбородок, нос твердо, выразительно очерчены, изгибы и ямочки на губах и на подбородке обозначены с безукоризненной четкостью. Красивый был бы парень, если б не излишне выступающие скулы, отчего его синие глаза казались несколько маленькими. Спортсмен или инженер — так определил я его занятие.
Парень читал газету, однако часто откладывал ее и подолгу смотрел в окно, чуть ли не упираясь в стекло носом.
«Неужели за всю дорогу так никто и не заговорит?» — подумал я и даже завел с собой этакую игру — словно бы поспорил с самим собой, что если кто-то и заговорит первым, то этот парень, которому, как видно, не очень-то хочется читать газету.
Но едва я так решил, как молчание сразу же нарушил дядька, который был записан мною в экономисты. Он перевернул очередную страницу, сильно, с какой-то досадой провел большим пальцем по середине книги, заламывая страницы, и заговорил, как будто продолжал только что оборванную беседу:
— Так уж, знаете, про любовь, пишут — один мудрей другого. В одной книге топятся от любви, в другой — стреляются, в третьей — травятся. Страх божий. Отелло, Арбенин, Ленский, Каренина — сколько в литературе памятников несчастной любви! Начитаются такого молодые — и давай искать вокруг себя страсти-мордасти, и главным образом там, где их и в помине нет.
— Литературные памятники, говорите? Да они порой более реальны, чем сама жизнь. Извините, это так банально…
Я высказался более резко, нем хотелось, может, только потому, что «экономист» подвел меня, заговорив первым.
— Возможно, возможно, — миролюбиво пробормотал он и снова склонился лад книгой. Однако через минуту оторвался от нее и повернул в мою сторону лицо:
— Банально? Тема любви не может быть банальной ни в разговоре, ни в литературе, она, любовь, между прочим, и есть сама жизнь. Только каждый раз старается все по-своему перевернуть. Вот почему я не перестаю повторять: те страсти, о которых писали классики, в наше время должны подчиняться контролю разума, воспитания. Наша молодежь должна хорошо понимать природу любви, учитывать ее темные, эгоистические стороны и противопоставлять им четкий продуманный подход к жизни.
— И снова упрощение, схематичность. Будто наши чувства поддаются регистрации я автоматическому управлению. Тем более такое, как любовь.
Не слишком-то хотелось перебрасываться этакими ленивыми и ненужными фразами, готовыми и стереотипными, применительно к старой, как мир, теме, когда нет никаких шансов ни услышать, ни сказать что-то новое. Да и этот человек, судя по всему, по роду службы имеет отношение только к бумагам и цифрам — вот и «излагает» теорию, построенную на абстрактных рассуждениях.
Но «экономист» и тут поставил меня в тупик, сказав:
— Не знаю, как кому, а мне с этим вопросом — относительно страстной любви — ох как часто приходится иметь дело. Работаю я в профессионально-техническом училище мастером, у нас учатся ребята, окончившие восемь или десять классов. По сути, ученики, которые вступили, по их представлениям, в самостоятельную жизнь. И то, что в обычной шкоде припрятывается, чего, пожалуй, более стыдятся, у нас выступает в таком, знаете ли, раскованном виде… Тут тебе а несовершеннолетние отелло, арбенины, каренины. Любовь в зеленом возрасте, при несформировавшейся психике — это скажу вам, довольно опасное дело.
— А когда ж еще приходит любовь, если не в зеленом возрасте? — возразил я. — Это и есть наиболее интенсивный процесс познания жизни, взросления.
— Возможно, возможно, — согласился он со мной и обратился к парню, который молча и как-то слишком уж серьезно прислушался к нашему разговору, во всяком случае, без той насмешливости, с которой обычно слушает подобные разговоры старших молодежь. — А вы как думаете?
— М-м, — не сразу ответил парень и потер ладонью щеку, словно у него внезапно разболелись зубы. — Все это слишком сложно, чтоб можно было говорить вот так, с ходу… Вы продолжайте, я послушаю — может, тоже что-нибудь добавлю…
— Нет, нет, вы среди нас самый молодой, намного моложе, — не отставал мастер. — Извините, сколько вам лет?
— Двадцать три.
— Семья у вас есть?
— Как же — отец, мать…
— А где работаете? Если не секрет, конечно.
— Где? — Парень на минутку смешался. — Я… юрист, адвокат, одним словом.
— Ага, — как бы обрадовался мастер, — значит, и по службе приходилось сталкиваться, и сами, конечно, узнали, что это такое — любовь. Свежее, так сказать, современное восприятие… Как считаете, чем отличается оно от литературно-классического, как объединяются эти два понятия в сознании молодых?