«Ты что, совсем обалдел? — Кир вырвал свою ладонь из руки Игоря и потряс ею в воздухе. — Сила есть, так ума не надо! Постой, куда ты?»
Игорь же переступил через ограду, в несколько прыжков одолел перекресток и остановился перед ней, взволнованный и счастливый.
«Вы… это вы? Откуда вы здесь?» — спросила она немного удивленно.
«Я здесь живу, Алена. Как хорошо, что мы встретились. Я только что думал о вас — и вдруг вы…»
«Иду в кино».
«В кино? А билеты есть? Так я сейчас…»
«О нет, спасибо. Билеты у меня есть». Слово «билеты» она произнесла с нажимом.
«Билеты? Значит, вы не одна?»
«Нет, Вот-вот должен подъехать Олег».
Снова этот усатый черт… И солнце вдруг пропало, плотнее сошлись тучи, стали гуще сумерки. И глаза у Алены были такие же зимние, как это небо.
«Алена, разве ты не видишь, что я себя потерял. Я еще никогда ни перед кем так не унижался…»
«Возьмите себя в руки, прошу вас…»
Но справиться с собой он уже не мог. Он сжал ее локоть, ощутив сквозь ткань пальто тонкие кости на изгибе, она хотела вырваться, но только поморщилась от боли.
Кто-то дотронулся до его плеча, повернул лицом к себе. Это был Олег.
«Ну ты, отвали, — с ненавистью сказал он Олегу, — мне только на два слова».
«Отпустите сейчас же!» — требовательным тоном проговорила она.
«Отпусти, разве не слышишь?» — сказал Олег и попытался оттащить Игоря от Алены. И Игорь отпустил ее, зато схватил за пальто Олега — где-то возле живота.
«Ну что ж, тогда давай поговорим с тобой. Помнишь, что я сказал тебе однажды? Что ты напрасно поступил в этот институт? Ты не поверил, да?»
Теперь Игорь твердо знал, кто виновен в том, что мир меняет свой надежный и верный распорядок, — вот этот слизняк, который вырывается из рук Игоря, весь побелевший от страха. Нагадил как мог, а теперь вырывается, трепыхается, будто пойманная в ладонь муха.
«Я и разговаривать с тобой не хочу. Только требую — отпусти».
«Да что вы пристали?» — чуть ли не плакала возле него, возле этого слизняка, Алена, и тот наконец решился — резко стукнул Игоря по руке, которая все еще держала полу его пальто.
Нередко говорили, что рассудительный характер Игорь унаследовал от родителей. Он и в самом деле никогда не слышал, чтобы в доме у них кто-нибудь повысил голос, — ни отец, ни мать, ни бабуля. На него тоже никогда не кричали. Отец, кандидат наук, случалось, говорил:
«Ты, Игорь, интеллигент уже во втором колене. Мы с мамой — в первом, ты же — во втором. Поэтому к тебе более высокие требования».
Мать подхватывала:
«Верно. То, что упущено в нашем воспитании, не должно отразиться на тебе. Так что учись, сынок, старайся».
И он учился и усвоил все, без чего не обходился ни один воспитанный человек, который бывал в доме Комаровых. Тут же какой-то усатый слизняк ударил его по руке, и этот удар, совсем не больной, привел в движение всю энергию ненависти и обиды, которая столько времени копилась в его душе — и левый, коронный хук мгновенно обрушился на скулу слизняка. Тот отлетел до самого ограждения, попытался, однако не смог встать на ноги; девушка высокая и гибкая, страшно, во весь голос закричала и бросилась к нему.
Рассказчик внезапно, как бы осекшись, умолк. Какую-то минуту он сидел неподвижно, словно бы совсем не замечая нас, а витая где-то далеко-далеко в своих мыслях — может, снова представлял себя возле той девушки, которую излишне часто называл высокой и гибкой, и возле металлического ограждения тротуара, где лежал Олег Ломейко.
Мы с мастером ждали, что он продолжит свой рассказ, и молчали, с любопытством поглядывая на парня, уставившегося невидящими глазами в окно.
Но он рывком, словно бы вырываясь из плена своих нелегких дум, поднялся с места, выбросив вперед руку, посмотрел на часы.
— Ого, смотрите, как разговорился. Через пять минут моя станция.
— Подождите, а что же случилось дальше с участниками вашей истории? С этим Игорем, с девушкой и ее парнем? — торопливо, словно боясь не успеть, спросил мастер.