Разговор не клеился, и она спохватилась, предложила поставить чайник. Курсант охотно согласился, меня же это ее предложение словно бы обидело. Я встал и распрощался, оставив их. Потом мне было плохо, очень плохо, но я не допускал даже мысли о том, что этот курсант имеет к ней какое-то отношение. Ну, может, она нравится ему, пришел в гости — не выгонять же человека.
Первого сентября я пришел в консерваторию с цветами, всюду ищу ее — и не нахожу. В чем дело? Читаю список зачисленных — ее фамилии нет. И только в ректорате мне сказали, что после зачисления она забрала документы.
Как оглушенный, ничего не понимая, я прихожу домой и нахожу в почтовом ящике письмо. Ее почерк. Разрываю конверт — и оттуда, будто электрическим током, бьет известие: она выходит замуж за этого самого Юру и уезжает с ним куда-то далеко-далеко…
Глаза моего друга были грустные и жило в них, как мне показалось, сочувственно-ласковое чувство, которое, наверно, определялось воспоминаниями. Он подпер щеку ладонью и посмотрел на меня, как бы спрашивая, что я скажу на все это.
— Да-а, — пошевелился я в своем кресле. — Ну и что, ты не встретил после нее женщины, которая помогла бы тебе окончательно избавиться от того… впечатления?
— Самое грустное не в этом, — ответил мой друг. — Самое грустное, что через три года я получил от нее письмо. Она писала, что поет в художественной самодеятельности, живет словно бы неплохо, только очень жалеет, что бросила консерваторию. И прислала эту карточку, на оборотной стороне которой написала: «Без слов, от души…» Я понимаю: тогда она очень устала, это перенапряжение стало для нее угрожающим призраком будущей жизни, и она просто испугалась… И такой заманчивой показалась перспектива тихого, обычного замужества… И стало на свете меньше на одну талантливую певицу. Словом, я не ответил на ее письмо. Хотя до сих пор не могу избавиться от тех, как ты говоришь, впечатлений.
Он взял портрет с дивана и поставил его за штору.
Шел третий час ночи. Мы легли, но я долго ворочался, пока уснул, и глаза стали смыкаться только под утро.
Но и во сне я слышал мелодию Шопена, и детдомовские мальчишки во фраках и ослепительно белых манишках вели в элегантной мазурке своих дам — роскошно одетых в длинные белые платья знакомых мне деревенских девчонок.