Наконец, фрау Беата добралась до высоких лип; она узнала их даже в эту темную ночь. Под ними ей часто случалось оставлять автомобиль.
Она свернула на свою улицу. Но и здесь, где ей был знаком каждый дом, каждая ограда, каждый подъезд, все выглядело чужим, неузнаваемым. Она двигалась вперед, держась за решетку, и свистом позвала собаку. Почти в ту же минуту Неро залаял; он выл от радости, пока она отпирала дверь.
Весь дом, погруженный в мрак и тишину, сразу наполнился шумом, голосами, мерцающим светом.
– Вот и я! – крикнула фрау Беата Кристе, которая с плачем бросилась к ней. – Ни о чем не спрашивай, дитя мое, я сама тебе все расскажу. Дайте мне крепкого грога и сигару.
Фрау Беата лежала в кресле, курила свою черную сигару и прихлебывала горячий грог. Ей было немного стыдно перед Кристой и перед самой собой: ведь она вела себя не так храбро, как следовало бы. Так она во всяком случае считала. Дважды Криста приносила матери горячий грог, но он все казался ей недостаточно крепким.
X
– Через шесть недель!
– Как вы сказали, господин полковник?
– Через шесть недель! – с торжествующей улыбкой повторил полковник фон Тюнен.
– Я так удивлен, что не нахожу слов! – воскликнул Фабиан, вскакивая с места. – Как раз поход против России я считал невероятно трудным и сложным.
Полковник фон Тюнен иронически рассмеялся. Он стиснул зубы, и лицо его выразило крайнюю решимость.
– Трудным? – сказал он, смеясь. – Это будет молниеносная война, как с Польшей и с Францией, беспримерная в истории. Наши танковые корпуса неудержимо движутся вперед и уже оставили позади Смоленск. В наших руках миллионы растерявшихся пленных. Миллионы!
– Смоленск?
– Да, Смоленск!
И полковник сообщил, что гигантские армии – от Финляндии на севере и до Румынии на юге – наводнили Россию, чтобы уничтожить ее в ближайшие недели.
– Пятнадцатого августа наши войска войдут в Москву, тридцатого – в Петербург! – добавил он восторженно, и его светлые глаза засверкали. – Час тому назад мне об этом сообщил гаулейтер.
– Да, на этот раз мы идем напролом! – в полном упоении воскликнул Фабиан, готовый броситься в объятия Тюнена.
Полковник фон Тюнен поднялся и, поправляя портупею, торжествующе сказал:
– Тогда обманутая Россия рухнет, как карточный домик, – и войне конец.
– До сих пор все ваши предсказания сбывались, господин полковник, – произнес Фабиан и наполнил рюмки ликером.
– Еще рюмочку за победу!
– Ну, для одной рюмки время, пожалуй, найдется, – ответил полковник. – Мне надо организовать новый командный пункт. Сегодня ночью томми до основания уничтожили прежний.
Он щелкнул каблуками и вскинул вверх правую руку.
– За величайшего полководца всех времен! – Потом опять щелкнул каблуками, откланялся и вышел из кабинета Фабиана.
Фабиан остался в приподнятом, радостном настроении. Он упрекал себя в нетерпении и малодушии. Он не одобрял африканской и критской авантюр – слишком много крови стоили они, а военный союз с Италией с самого начала был ему не по душе. Но от солдата требуется терпение и покорность, говорил он себе. Теперь он понимал, что был неправ. Еще несколько месяцев, и война кончится!
Да, без него, к сожалению, без него создадут великую Германию, думал он, шагая взад и вперед по своему кабинету. Он хотел присоединиться к стремительно наступающей армии, но судьба отказала ему в исполнении этого заветного желания. Много дней он спорил с судьбою, хлопотал, ходил от Понтия к Пилату. Отчего не ему суждена эта радость? Разве он не в состоянии, например, обслуживать орудие? Разве он не отличился в мировую войну, командуя батареей? Право же, есть от чего прийти в отчаяние! В конце концов этот Таубенхауз разбил все его планы. Еще в дни, когда шли бои за Смоленск, он явился в «Звезду» в новой с иголочки военной форме и представился как комендант города Смоленска. Ясно, этим выдвижением он был обязан своему приятелю Румпфу.
«В мое отсутствие, дорогой правительственный советник, вы возьмите в свои руки управление городом!» И он еще считал, что делает Фабиану великое одолжение.
Как ни тяжело это было, а Фабиану пришлось подчиниться. С болью в сердце перебрался он в роскошный кабинет бургомистра с огромным письменным столом, за которым, по рассказам, однажды писал письмо Наполеон. Развеялись, как дым, его мечты о военной славе и почестях.
Все, кто еще мог носить офицерский мундир, ушли на фронт: потери в командном составе наступающей армии были огромны. Сотни офицеров запаса отправились на поле битвы, только он был забыт! Эгоистическое желание отличиться, руководившее Таубенхаузом, обрекло его, Фабиана, на прозябание в этом городе, где Таубенхаузу не приходилось рассчитывать на отличия. Утешения Клотильды, уверявшей, что его пост не менее важен, чем пост артиллерийского офицера, мало помогали ему примириться с судьбой.