Волосы у него перепутались — каштаново-золотистые. На солнце в них было бы больше золота и еще — медные пряди. Волосы у него были каштановые, но такие, будто никак не могли решить, стать им белокурыми или же темно-рыжими. Они отросли наконец до плеч. Ярко-алая футболка натянулась на бицепсах, потому что Ричард крепко сжал кулаки. Еще чуть-чуть — и швы не выдержат напряжения мышц. Летний загар выделялся темным на красном фоне футболки.
Ричард взглянул на меня — полной силой своих глаз, и у меня холодок пробежал по спине: это были глаза волка — янтарные, золотистые, и ничего не было в них человеческого. Начало превращения. Неудивительно, что Клодия встревожилась.
Обычно ямочка на подбородке смягчала четкое совершенство скул и резко мужскую красоту его лица. Он более других мужчин моей жизни был красив именно по-мужски. Никогда нельзя было бы принять Ричарда за девушку — даже с затылка, даже с длинными волосами. Слишком мужественным было его тело. Сегодня эта ямочка ничего не смягчала — слишком явно отражался на этом лице гнев. Питал этот гнев его силу — или сила питала гнев? Непонятно, да и какая разница? И так опасно, и так.
— Держи себя в руках, Ульфрик, — сказала Клодия.
Он обратил к ней золотистые глаза:
— А если нет, то что?
Впервые за все время, что я его знала, Ричард провоцировал ссору. Очень на него не похоже, обычно так поступаю я.
Мы с Жан-Клодом одновременно стали выбираться из ванны. Он потянулся за пушистым белым полотенцем, обернул вокруг талии. Обычно ликантропы не смущаются наготой, но сегодня Ричарду она могла и не понравиться — особенно у Жан-Клода. У Ричарда есть некоторая гомофобия, и те наши действия, которые он сегодня ночью ощутил, могли ее спровоцировать.
Нож и пистолет я оставила на краю ванны — убивать Ричарда я не стала бы, и он это знал. Во-первых, есть шанс, что при гибели одного из нас вампирские метки убьют нас всех, во-вторых, почти всегда я слишком его любила, чтобы желать ему смерти. Правда, как раз сейчас был момент исключения. Тот момент, когда мне хотелось, чтобы у него было меньше пунктиков и больше сеансов психотерапии в анамнезе. Психотерапию он проходил, но явно недостаточно для того, что мы сегодня с Жан-Клодом делали — а он ощутил. Он был третьим в нашем триумвирате, и из всех, с кем мы делили силу, Ричард острее, наиболее физически почувствовал связь с тем, что мы делали. Он, тот, кому все это больше всего не по душе, получил полную дозу. Несправедливо, конечно, но так было.
Жан-Клод встал возле стены с зеркалом — самое широкое место, где можно было встать. Он протянул мне полотенце, но я увидела свое отражение в зеркале — обрамленная черным мрамором, голая, и вода стекает по мне, блестя в свете ламп. Волосы прилипли к лицу, огромные темные глаза выделяются на его бледном фоне. Я почти никогда не могла устоять при виде кого-нибудь из моих мужчин, выходящего из ванны или душа. Что-то есть такое в струйках воды, стекающих по голому телу, что коленки подгибаются. Хотелось думать, что такие же чувства есть у Ричарда.
— Третий раз повторять не буду. Отойди!
— Она делает свою работу, mon ami.
— Заткнись! — заорал он. — Заткнись, слышать тебя не хочу!
Ну-ну…
Я протиснулась между ванной и стеной, остановилась на приподнятой ступеньке — вся в окружении холодного черного мрамора с белыми и серебристыми прожилками. Пульс бился в горле, потому что с каждым дюймом мощь Ричарда и Клодии становилась горячее, будто приближаешься к открытому огню, и вся кожа кричит: «Горячо, горячо, не трогай!»
— Ричард!
Я говорила шепотом, но он услышал.
Ко мне обратились полные ярости глаза, но как только они меня увидели, тут же наполнились такой острой болью, будто мой вид — это был удар ножом ему в сердце. Боли я посочувствовала, а реакции обрадовалась. Для оборотня почти любая эмоция предпочтительнее гнева. Гнев быстрее насыщает зверя, а нам надо было замедлить процесс.
— Как ты могла? Как ты с ним могла такое сделать?
Я думала, «он» — это Огги, но тут Ричард показал пальцем на Жан-Клода.
— Я не очень понимаю, что именно «такое», Ричард.
— Анита, не увиливай!
Это был вопль. Ричард закрыл лицо руками, покачнулся, отступив назад, и закричал — бессловесный крик боли. Упал на колени и закричал снова, и его сила залила помещение, будто всех нас сунули в кипяток. Мне показалось, что меня обварили. Случалось мне ощущать силу Ричарда, но такого не было никогда. Сколько же он набрал ее, пока мы кормились от Огги?
Клодия стояла в боевой стойке, и я могла ее понять. Грэхем только вошел в двери, потирая голые до плеч руки, раздираемый противоречиями. Он был в стае подчинен Ричарду, но мы ему платили за нашу охрану. И еще он знал, что Ричард не простит ни одному волку, который позволил ему причинить мне вред. Насчет Жан-Клода не знаю, но обо мне он бы после сожалел, а это сожаление прольется на всех, и мало никому не будет. Лизандро тоже вошел в ванную, стоял возле умывальника. На его темном лице никакие противоречия не отражались. Он был высокий, смуглый и красивый, волосы у него были самые длинные среди мужчин-крысолюдов. И если Клодия прикажет, он сделает.
Клей застыл в дверях, в той же нерешительности, что и Грэхем. Нам бы лучше здесь поменьше волков и побольше крысолюдов или гиенолаков — то есть тех, кто колебаться не будет.
Ричард опустил руки, а глаза у него стали шоколадно-карие. Часть этой ужасной, пылающей силы ему удалось подавить.
— Ты помогла ему изнасиловать мастера Чикаго.
Сейчас он не орал, и мне почти хотелось, чтобы орал. Не так это было бы тяжело слышать, как муку в его голосе.
Но сказал он какую-то чушь.
— Это не было изнасилование, Ричард, и ты это знаешь. Ты почувствовал что-то из того, что ощущал Огги. Черт побери, это же он все затеял. Он нарочно вызвал во мне ardeur, начал ссору.
Ричард смотрел на меня, и я видела, что он хочет мне поверить, но боится.
— Ты действительно считаешь, что я могу кого-то изнасиловать?
Он покачал головой.
— Ты — нет, а он — да.
Ричард показал на стоящего рядом со мной Жан-Клода.
И голос вампира прозвучал совершенно нейтрально, без интонации, как он умел.
— Я за века своей жизни много что делал, Ричард, но изнасилование никогда мне не нравилось.
Я вспомнила воспоминания Жан-Клода об Огги. Белль хотела, чтобы он Огги изнасиловал, но Жан-Клод переменил это на что-то более мягкое — настолько, насколько осмелился на глазах у Белль. Я открыла было рот, но сообразила почему-то: рассказ о том, как у Жан-Клода еще два раза был секс с Огги, делу не поможет.
— Видишь, Анита? Даже ты не можешь его оправдывать.
— Но я его оправдываю. У Жан-Клода много недостатков, но склонность к изнасилованиям среди них не числится.
— Секунду назад ты хотела сказать иное.
Ричард все так же стоял на коленях посреди ванной, но уже успокаивался, подавлял эту удушающую силу. Демонстрировал самообладание, которое помогло ему стать Ульфриком Клана Тронной Скалы.
Клодия шагнула в сторону, чтобы видеть и его, и меня одновременно. Я слегка кивнула ей, но сказала:
— Думаю, у Клея и Грэхема найдутся другие дела.
Она кивнула и велела им выйти, заменив их двумя охранниками, лишенными конфликта интересов, — поняла, что я хотела сказать. А Ричард если и понял, то не показал этого — даже глазом не моргнул.
— Я пытаюсь понять, что сказать такого, что бы тебя не разозлило, Ричард. Вот и все.
Он сделал такой глубокий вдох, что плечи затряслись.
— Что ж, это честно. — Он уже говорил своим голосом, не этим низким рычанием. — Тот другой мастер действительно затеял с тобой ссору?
Я кивнула. Изложение теории, зачем он эту ссору затеял, я отложила до момента, когда мы будем одни.
— Ты почувствовал его силу, Ричард. Если бы дело дошло до драки, настоящей драки вампира с вампиром, победили бы мы?