Страсть любопытно им про такое было послушать. Не убили ведь никого в походе, никаких горестных вестей не привез с собой улыбчивый сотник Стемид. Вот и сказ его на басню больше походил, где в самом конце дружина мед пила да жида долго.
— А она возьми и зарежь родного отца-то! — Стемид еще и чашей по столу шибанул, как договорил, и Чеслава улыбнулась, услыхав потрясенный женский вздох.
Да и отроки, что за самым дальним столом сидели, тоже тихонько загомонили. Многих смог удивить сотник.
— Чем же? — спросил кто-то.
— Чудной острой иглой. В косах своих спрятала. А хазарскому воеводе ее в шею вогнала, тот кровью своей и захлебнулся.
— А что же потом с девкой сотворили?
— Так она и себя следом к хазарским богам отправила, — Стемид развел руками и взмахнул чаркой, подзывая отрока с кувшином. — Вот так и опростоволосился черноводский князь.
— Это нашего Мстиславича с ним не было, чтобы подсказать! — воскликнул кто-то из кметей, и по гриднице прошелся раскат оглушительного смеха.
— Да это девка все хазарская виновата, за такой змеищей и сами боги не уследили бы, — отозвался второй.
Вполуха прислушиваясь к веселому переругиванию, Чеслава задумалась о своем. Горазд на пиру совсем недолго просидел, и ушел еще до того, как Стемид свой сказ закончил. И дозволения княжеского не испросил. Воительница видела, как нахмурился князь, заметив уход Горазда. Завтра непременно с него спросит.
Стало быть, так тяжело ему было лицо ее видеть, что и до окончания пира высидеть не сдюжил? Не такой она уже казалась ему красивой, не такой любой?.. Чеслава и сама толком не разумела, чего хочет от кметя: никогда чтоб он ей на глаза не попадался, али чтобы вернулся и снова с ней заговорил?..
Когда совсем невмоготу и ей стало за столом сидеть, вышла она из гридницы, чтобы вдохнуть прохладного, ночного воздуха. Кмети порядком уже захмелели, а женщины давно ушли на свою половину терема: как раз все чаще начали звучать громкие, пьяные голоса дружинников.
Ох, будут поутру многие маяться.
Запрокинув голову, чтобы полюбоваться звездным, безоблачным небом, Чеслава бесшумно соскочила с крыльца и широким кругом обошла подворье, окутанное ночной тишиной. У ворот она наткнулась на Горазда. Наткнулась и остолбенела, позабыв, куда шла.
А вот кметь, завидев ее, не растерялся. Она и моргнуть не успела, слегка осоловевшая, отяжелевшая после выпитого меда, как Горазд наискось пересек двор и остановился подле нее. Схватил ладонями ее за щеки и впился в губы неумелым, трепетным поцелуем, от которого у Чеславы дыхание перехватило так, что пришлось ей на его плечи опереться. Голова кружилась неимоверно, и сердце стучалось о грудную клетку изнутри, и казалось, что перед глазами вспыхивала и гасла дюжина ярчайших звезд.
С трудом собравшись с мыслями и с силами, она кое-как оттолкнула от себя Горазда, задыхаясь то ли от гнева, то ли от рвущихся наружу чувств. Он тоже тяжело дышал, опьяненный ею пуще, чем медом, и его глаза горели бешеным огнем, когда он смотрел на Чеславу.
— Ты… что… совсем ума лишился… — Чеслава даже закричать на него не сумела. Так и ругалась тихим шепотом, трогая ладонями горящие огнем щеки.
— Люба ты мне, люба! — сжав кулаки, таким же оглушительным шепотом отозвался Горазд и зажмурился, пытаясь совладать с собой. — Как же ты не видишь!
Чеслава, которая едва дышала, шумно втянула носом воздух. Казалось, у Горазда сердце наизнанку выворачивалось: столько отчаяния было в его взгляде. Отчаяния и мольбы, обращенной к ней, и робкой надежды, и тоски человека, смирившегося со своей судьбой.
— Ты глупый кметь, — всхлипнув, выговорила она дрогнувшими губами и шагнула вперед, к нему, протянув руки, которые Горазд тут же сжал в своих ладонях.
— А ты меня не умнее, — ошалев от счастья, шепнул он и крепко поцеловал Чеславу.
Девка в тереме XI
— Ты погляди, погляди! — Ярослав склонился к жене и защекотал усами шею, жарко зашептал в ухо, указывая рукой в сторону купальских костров. — Ой, Стемид, ой, дурень! — расхохотался князь.
Еще теснее подвинувшись к мужу, Звенислава поглядела налево — оттуда доносился счастливый девичий визг и смех. Незамужние девки играли на лужайке в горелки, уворачиваясь от объятий холостых парней. Среди кметей резвился и сотник Стемид, который все пытался умыкнуть одну единственную любушку, да только та от него постоянно уворачивалась.
— Надо ж ему было к ней прикипеть, — Ярослав, все еще посмеиваясь, покачал головой, и зашелестели травы и цветы в его венке, любовно сплетенном Звениславой накануне ранним утром.