Поэтому Имп Плюс подготовился запомнить то, чему учил Въедливый Голос.
Но через цифры мелом Имп Плюс видел то, что он тоже был готов запомнить. Голодные отростки с головными фарами, взбирающиеся по темным изгибам к разветвленным пересечениям. Опасность оказаться отделенным. Шкура, и жаждущий мех, и лицо света — их касаются, о них заботятся, их стригут, делят на жизнь. Больше. Он не знал лицо.
Вспоминание однажды повернулось к худшему. Именно, так, поворот к худшему. Все, кроме одной частицы чего-то, прекратились. Много светов и поочередно много темнот разделили его на неизвестное без веса. Между круговыми движениями света и темноты он провалился в дыру и стал чуть больше Слабого Эха, чьи слова и познания уделяли безраздельное внимание частоте Центра.
Затем, как дыра в неизвестном, каким он стал, Имп Плюс пожелал вспомнить, чего хотел. Лицо могло быть той дырой. Была плохая фаза темноты, и под конец одного темного цикла запасенные сахара проскользнули мимо него. Он тогда не спал, когда ему велели спать. Была ли какая-то часть, которая спала, а он не знал? Он сунул вверх руки, которых у него не было, как мысли у неходячего раненого, и нажимал на ясный изогнутый череп, которого у него не было, пока тот не взлетел; цикл света настал снова, и с ним зеленое, что теперь было как идея. И со всем этим и обваливание — и влага, и желание складок, глазных троп, расщепления и огромной влажной мембраны.
Раскалывающееся жжение было сейчас, стало быть, кристаллической кишкой, постоянно продергиваемой сквозь его части. У него не было черепа. Это он знал, но не мог подумать о том, что делает. Складка, в которой он только что был, открылась, когда он вышел, и теперь уже не была расщелиной; он чувствовал, что видел ее с нескольких точек. Что такое несколько? Четыре, сперва подумал он.
Слабое Эхо сообщило о растягивании. Море утратило некоторые морщинки и стало плотно натянутым, поэтому в нем можно было увидеть высоких птиц и глубоких рыб. Имп Плюс обошел вокруг, но двигался дальше, или вверх, или вниз и уже не мог сказать: хорошее это движение или же его собственный спиральный смех над Слабым Эхом где-то поглощен.
Центр говорил: СБОЙ В ГЛЮКОЗЕ. ИМП ПЛЮС ВЫ ИСПЫТЫВАЕТЕ ПЕРЕГРУЗКУ? Ровный голос был родителем.
Имп Плюс желал, чтобы Слабое Эхо не отвечало.
Имп Плюс должен был что-то сделать.
Имп Плюс посмотрел. ОТВЕТЬТЕ ИМП ПЛЮС. Две щепки отбились в диапазоне. Но что было его диапазоном? Имп Плюс не видел, как они появились. Они парили. Он мог видеть сквозь них. Каждая была кристальной и серебристой. Он не знал щепки.
ОТВЕТЬТЕ ИМП ПЛЮС.
Имп Плюс смотрел за странные щепки, высматривал побережье, нашел его крупинка за крупинкой, разрубленным на мокрые грани топором плоти. Крупинку за крупинкой солинка за солинкой навещали волны пены. Он видел пальцы в воде, но затем свою собственную хлореллу, которая, как раньше говорил Въедливый Голос, была всего лишь морской водорослью. Имп Плюс искал морской берег и видел четыре длинных пальца, размягченных водой, видел один как палец, пальцы, что как зубы, которые, насколько он знал, были пальцами на ногах, гребущими мимо пальцев, что были больше в воде. И подводные пальцы тянулись к пальцам на ногах, тоже разбухшим в воде. Но пальцы на ногах двигались дальше за пальцы и за то, что отрастало от пальцев, что были ее, и что росло еще дальше назад глубже на морских отмелях. Но нашел он не ее, а солнечную плазму, словно готовую раствориться. Неделена была она, но мазком зеленой, синей, оранжевой, и желтой, и золотой плазмы, меньше там, чем его собственные грядки хлореллы были здесь, мигая под его безглазым взглядом здесь на орбите.
У грядок тоже было свое золотое мерцание и фигура цифры, внедренная в мерцание. Прежде он не видел эту фигуру. Его боль была вольна повернуть сюда или туда. На расстоянии от двух щепок крупная, ясная, наклоненная раковина плыла подле теней на переборке, словно ее однажды привязали. Он знал, что это за раковина. То было полушарие.
Имп Плюс искал морской берег, и ее пальцы, и остальную ее, бездельничающую под водой. Он теперь не видел солнечную плазму. Он видел дышащие водоросли и ясный, продолговатый чехол, прилаженный над ними, что отражал золотое, с которым он должен встретиться.
Губы гребней, складки как плоть, переливающиеся из подмышки.
Весь изгиб его ограничения.
Но затем больше.