Темно-синее и бледно-бурое были на смежной спице или крыле. (Или он всего лишь помнил?) И на ней лежала длинная точка или краткая перекладина, тени, отбрасываемой сквозь пустое пространство капсулы, теперь еще больше наклоненной щепкой, которую выпустил Имп Плюс.
Перекладина. Он не знал перекладина. Но с отбрасываемой ею тенью это была идея. Однако не такая, как зеленое, водоросль.
Хотя как зеленое — идея кого-то другого. Но перекладина или нет, Имп Плюс когда-то ощущал ту тень через свое видение: и сейчас он знал, что уже знал, что мембраны — то, чем он видел. Хоть и не глазами.
Иногда он видел насквозь; иногда нет.
Если продавец газет держал рот открытым, потому что видел своими зубами, возможно, разноцветные, обесцвеченные, шатающиеся и выпавшие зубы приходили, уходили и приходили вновь.
За участками зыби ткань мембраны начинала тускнеть.
Конечности были не полностью мембраной. Их липкое сияние было иногда твердым, как облицовка.
Одна из спиц, казалось, уходит прочь от него, он не был уверен. Что он мог сделать? Но центральный участок между зеленью и темно-красной зыбью теперь стал больше.
Он ощущал под мембраной уровни и расслоения, которые намеревался увидеть и мог ощущать до самых растительных и животных полюсов одной клетки, которым повезло быть частью того, частью чего становилась мембрана.
Растительный не было растением торговца газетами. Имп Плюс не знал животный, но лишь его припомнил. Что он мог сделать?
«Не забудь выжить, конечно». Именно это сказал Въедливый Голос в меловую зеленую доску в-бледно-зеленой комнате, словно и не Имп Плюсу. Но что не забыть?
Женщина на пляже в Калифорнии была вся из плоти. Она стояла прямо подле него, и он забыл о своем больном теле. Забыл о мексиканской колючке, разрезавшей ему ногу (возле цветка с серебристыми листьями, выпрыгнувшего в свете фонарика), — и пальцах, выскользнувших из его руки у зимнего газетного ларька, в котором у продавца в капюшоне со всегда открытым полусмеющимся ртом и гнилыми зубами, были повязки, такие неплотные, что можно было увидеть бледно-розовую выемку в одной впадине, как дыру в теле. Все сошлось, неплотно установленное силой. Оно было там и тронуло Имп Плюса, который мог ощутить, но не мог дотянуться.
То было как идея, другие идеи, помимо упругости: как упругость, чьими были пряди — пряди в уголках всех глаз, расслабляющихся или неплотно сжимающихся, ослабевающих и (теперь он думал с полной близостью своего прежнего взгляда) слабо теряющих процесс прядения перед натяжением обратно. Грядка хлореллы уже давно казалась ему идеей. Но затем он попытался остановить себя, так как не знал идея. Он припоминал ее; но ее не знал. Он знал зеленую хлореллу, знал, что она дает ему часть его воздуха. Разве это не все? И теперь еще знал, что у спиц есть мембраны со зрением. Но он упорствовал, ощущая, что распространение, и полюса, и открытые возможности этого зрения были больше, чем зрением, и больше того, на что они ощущались похожими.
Здесь на орбите Земли он отклонился на всех осях своих позвоночников к той силе, что имела его, но он не научился к ней прикасаться. Сила была рассеяна в удаленных частях. Она была как идея, если бы только Имп Плюс знал, что такое идея. То была идея его зрения. Или сила того места, где зрение росло. Или случайность места, которое склонялась найти сила. Он склонился по одной оси расстояния. Но затем не смог. Поскольку раньше он видел, как соскользнул к затаенному, которое от себя скрывал, к секретному пинку, который получил бы от себя, припоминая влажное прикосновение женщины вокруг него всего телом, которое однажды у него было, а сейчас не было. Этот затаенный наклон видел себя, мозг и конечности сливались во взаимной наклонности зрения, или изменения случая: так что первый наклон сменялся вторым наклоном: этот второй наклон был не одним осевым наклоном, но распространялся из одного из нескольких возможных центров, и распространение боли-обваливания, от какой он смеялся в ответ и шевелил четырьмя удаленными конечностями или шеями, усеянными мембранами и их ростом, и с тем лежащим в основе предложением нащупывая свой путь через их плазму. Прежде, снаружи, его мозг был, как он сейчас видел, маленьким или потом огромным лишь потому, что движение в его мембране-зрении таким его сделало. И то, что, как он думал, является зрением, проецировало твердо к освещенному сосуду мозга, на самом деле было твердым, к тому же так вышло, что оно имело и зрение. И бегающий взгляд мозгового вещества, когда Имп Плюс склонялся вновь и вновь вокруг мозга, и был реальным изменением в поверхности мозга.