Он говорил Центру (давным-давно), что пламенная железа рассеялась, была слизана и поглощена, и гипоталамус тоже— то, что он им считал — со своим множеством управлений — или то были силы — болью и удовольствием, холодом и жарой, аппетитом.
Но отсутствие ответа со стороны Центра не было причиной, почему он сейчас не сообщал о том, что высветили ослабление и напряжение малиновой пряди. Причина этого держала его между собой: таким образом было определенное сходство между видением и им самим. Поскольку в дыхании излучения из ослабления и расплетения малиновой пряди, или дыхания потом в ослабленном, полурастаявшем самосхватывающим возвращении пряди к своей тугой спиральной скрутке, он обнаружил великие колонии решеток, сейчас неподвижные, и увидел, что позволил своему спиральному движению ввести себя в заблуждение. Поскольку колонии были застывшей массой, высокая глыба решетки, отбелившая синее и зеленое, коралл, такой же бледный, как и странная сила давнишнего обесцвечивания, отмеченная в перекресте зрительных нервов, сейчас рассеянной вместе с пламенной железой и гипоталамусом, и всем остальным, в этой закрепленности. Эта закрепленность была в слоях складок конических бредений, складок продолговатых морфоген-наузлов и ложноширь-граней, складок буротвестня. Так как все эти четыре вида были сейчас жестким полупрозрачным напоминанием о их прошлой жизни, — они теперь не двигались; не двигались даже там, где оплетались вокруг верхних кабелей и также вокруг тех нижних трубок, в которых все еще было семенное движение, трубок, которых он боялся, так как они были в его мышцах, когда Центр посылал встряски.
Его клетки элементов были местом для движения — вот в чем дело.
Янтарные Солнечные косы были повсюду в его неподвижных клетках элементов; и сквозь эти движения он мог чувствовать, что клетки элементов были дырами, удерживающимися в решетке, и также были решеткой; но также реле местоположения для приливов Солнечных кос, которые теперь было труднее увидеть, хотя он не ощущал себя менее временным или ясным. Решетка была полем времен. Он был таким же движением, как и его место. И малиновый процесс излучающий (у него в уме?) из двух скрещенных длин кости, которая завивала жесткость наружу подобно свету, освещавшему великую решетку, проводя Солнечные косы сквозь дыры и в обход к краям себя, где равновесие, которое он должен заставить Центр понять, крутило свою гироскопическую норму кажущейся субстанции; но это была лишь часть цикла, так как потом либо Солнечные косы обратно всосал малиновый процесс, напрягающийся и вновь сплетающийся, либо они сами были причиной этого повторного винтового скручивания.
И все-таки оба. Оба. Слово повторились, поскольку он знал, что должен зацепиться за то, что бы оно ни было, за то, что выстреливало назад и вперед сквозь длинный эллипс новой боли — для того, чтобы увидеть, что же было внутри боли. Должен за это зацепиться. Или быть зацепленным. Должен зацепиться вопреки новому шуму. Пульсациям сообщений из Центра. Зацепиться или он его утратит. Утратит что? Хотя этого у него еще не было: или было: было, чтобы утратить. Или всегда у него было — даже до радиационного отравления на Земле: и сейчас в излучающий миг, за который он увидел затаенную массу понимания или скорее видел, что был затаенным пониманием, между Солнечными косами и эластичной прядью случилось другое: спирали бредения вокруг его краев постепенно угасли в закрепленность, закрепленную решетку, и он видел, что их контур питался этим действием воздуходувных мехов между Солнечными косами и малиновой прядью, которая, как он сейчас в бреши той бредущей жизни мог видеть, выстреливала вперед и назад, как и всегда: и он увидел на Земле новую зазубренную точку, но точку из частиц, которая увеличилась до его зрения, словно была решена прежняя беспорядочная задача по растворению тел на частицы для передачи их повсюду и преобразованию: но точка увеличилась лишь до сформированного, вынужденного молока долей, и это был Въедливый Голос, который вернул Имп Плюса к жизни. Центр позволил Въедливому Голосу вновь с ним заговорить, задать вопросы и обменяться данными, поскольку Имп Плюс, если он все еще должен быть больше, обязан знать то больше, которым он стал. И в ответ на передачи Въедливого Голоса по глюкозе, воде, росту и излучающее затравки, которые, как Имп Плюс видел, ему было чрезвычайно трудно продолжать двигать в их жаждущих решеток каскадах — он хотел сказать Въедливому Голосу, что у него имелось предвидение, да, предвидение: и он видел свое.