Сейчас, когда белая пушистая Дымка на голубом поводке бежала впереди мальчишек, всем сразу было ясно, что это не бездомное существо, голодное и сиротливое, за которое некому заступиться. И сама Дымка понимала это и гордо поглядывала на людей и на собак. Мальчишки тоже смотрели на собак.
Больше всего собак им встретилось на бульваре, куда привела их Дымка. Наверное, и другие собаки любили прогуливать здесь своих хозяев. И правильно. На бульваре ни толкотни, ни летящих мимо машин. И под ногами не асфальт, а влажная чёрная земля. И ступать по ней лапами мягко и когтями можно поскрести, если захочется, и нюхать, наверное, приятней стволы деревьев и кустики по краю дорожки, чем каменные стены домов на тротуаре. Вот какой-то пёс — рыжий с длинной мордой — потянул за поводок своего хозяина, читающего на ходу газету, в сторонку, деловито обнюхал бугристую кору старого дерева, сделал своё дело и не спеша пошёл дальше. Уткнувшийся в газету хозяин пошёл за ним. Пёс не против — читай свою газету на здоровье. Всё-таки читать на воздухе полезней, чем дома в кресле.
Дымка бежала резво, и они быстро обогнали рыжего пса и его хозяина с газетой.
Навстречу вышагивал бульдог, ведя за собой молодую женщину с растрепавшимися на ветру волосами. Женщина была в голубом пальто. А бульдог серый с чёрными пятнами, будто он вывалялся в мягком растопленном асфальте и асфальтовые лепёшки прилипли к его серой гладкой шкуре. Он косолапо ставил лапы на тёмных подушечках, и женщина, которую он вёл на натянутом поводке, тоже косолапо ставила ноги в туфлях на высокой платформе. Свой курносый нос он задирал так важно, что мальчишки прыснули безудержным смехом. Поравнявшись с Дымкой, пятнистый бульдог слегка наклонил свою тупорылую морду — поклонился Дымке. А она прошла — ноль внимания. Охота ей смотреть на пятнистого обормота с отвислыми щеками. Боря Авдеев обернулся вслед бульдогу и, всё ещё хохоча, схватился за живот.
— Ой, не могу. Жиртрест, а не собака!
Вообще-то Борис был не совсем справедлив к бульдогу. Конечно, красавцем его не назовёшь, с таким-то носом и болтающимися мешочками щёк, и жирноват он — тоже верно. Но жир жиром. А под серой шкурой явственно перекатывались крепкие мускулы. Такой если цапнет — ого-го! И всё же их Дымка была, без сомнения, в тысячу раз красивей! И не только этого тупорылого. Вот навстречу ещё одно чудище. Коричневого цвета, с длиннющей, вытянутой вперёд мордой и низенькими кривыми лапками. Не идёт, а ползёт по дорожке. Ну, самый настоящий крокодил! И смотрит злобно, не то что весёлая ласковая Дымка.
Много собак им встретилось на бульваре — и белых, и жёлтых, и чёрных, лохматых и с коротенькой гладкой шёрсткой, но красивей и лучше Дымки не было ни одной. Только один раз их сердца дружно дрогнули. Это когда они увидели чёрно-рыжую овчарку, шагавшую без поводка нога к ноге рядом со своим хозяином, молодым парнем в джинсах. Про овчарку и говорить не надо. Каждый мальчишка знает: овчарка — это овчарка. Они оба — и Кореньков, и Боря Авдеев — повернулись и долго молча смотрели вслед удалявшейся овчарке. Потом Кореньков перевёл взгляд на терпеливо стоявшую Дымку и подумал, что встреться им тогда овчарка — пусть даже самая распрекрасная, — её всё равно некуда было бы девать. Даже Анна Николаевна не взяла бы такую большую собаку. И Борис Авдеев, наверное, подумал об этом же, потому что сказал:
— Дымка не очень большая и не очень маленькая — в самый раз.
И они пошли дальше по бульвару, по мягкой влажной дорожке, миновали весь бульвар и снова оказались на улице, а потом на площади. И здесь неожиданно вышли к киоску с мороженым — тому самому, возле которого впервые увидели одинокую лохматую собачонку с грязной шерстью и тоскливыми глазами. Тогда здесь было пусто. Теперь же возле киоска стояла целая очередь мальчишек и девчонок. Кореньков с Авдеевым подсчитали мелочь. Общего капитала как раз хватало на одну порцию сливочного с вафлями и ещё оставалось три копейки на стакан газировки с сиропом. Кореньков стоял, держа Дымку на поводке, а Борька Авдеев стал пробиваться к окошку киоска. Стоявшая впереди девчонка — толстушка в красной курточке и белых гольфиках, закричала басовито:
— Ты почему без очереди? Тётенька, не давайте ему, он без очереди!
Остальные ребята тоже протестующе загалдели на все голоса.
Борька Авдеев сверху вниз глянул на толстушку, сказал весомо:
— А я не себе беру!
— А кому? Скажешь, ребёнку? — ядовито поинтересовалась толстушка.
— Вот ей, — показал Борис Авдеев на Дымку.
Толстушка смешливо фыркнула.
— Чего смеёшься? — презрительно сказал Борис Авдеев. — Ей некогда в очередях стоять, ей в цирк надо.
— В какой цирк? — уже менее сварливо спросила толстушка.
— Ты что, никогда в цирке не была?
— Побольше тебя была! Ну и что?
— А то, — сказал Борька снисходительным тоном, в котором звучало лёгкое презрение. — А то, что она выступает в цирке. Поняла?
— Как это выступает? — оторопело посмотрела толстушка на Дымку. И все ребята тоже посмотрели на Дымку.
— Да врёт он всё! — крикнул один мальчишка, маленький, и, судя по всему, вредный.
— Салага! — бросил ему Борис Авдеев. — Надень очки! Не можешь отличить дрессированную собаку от обыкновенной!
— Авдеев! — послышался вдруг знакомый голос. Это Борьку окликнула Наташа Бочкарёва. Оказывается, Наташа тоже стояла в очереди, совсем близко, через два человека от толстушки.
— Привет! — обрадованно сказал Борис Авдеев и протянул Наташе деньги. Наташа взяла два брикета сливочного с вафлями. Против этого никто не протестовал, потому что, если человек стоит в очереди, то может взять столько порций, сколько ему надо. Тут уж никто спорить не станет.
Наташа пошла вместе с мальчишками, держа два холодящих пальцы брикетика.
— Надо разделить их на четыре части, — предложила
— Это мы сейчас! — мигом откликнулся Борис Авдеев.
Он взял у Наташи один брикетик и попытался его разломить пополам. Но брикетик не ломался. Гнулись и скользили по подтаявшей плитке мороженого подмокшие вафли.
— Как же его... — пробормотал Борис Авдеев. — А-а, вот как!
Он подбежал к стоявшей неподалёку скамейке и попытался разломить брикетик о её спинку. Но и тут у него ничего не получилось.
— Может... его... по очереди... — неуверенно предложил Борис Авдеев.
Есть по очереди было, конечно, выходом из положения, но Борис не мог сразу сообразить, кто с кем будет есть пополам брикет. Один — они с Кореньковым. А второй? Наташа с Дымкой, что ли? Ещё обидится. Девчонок ведь не поймёшь, отчего они могут обидеться. Может, наоборот — он с Наташей, а Корешок со своей Дымкой? Но предлагать Наташе есть с ней мороженое пополам Борис Авдеев как-то не решался. Всё-таки это её пачка. А мороженое между тем всё больше подтаивало в руках. Это же надо — держать в руках мороженое и не знать, как его съесть!
— Давай сюда! — вдруг сказал Кореньков. Взял у Бориса пачку мороженого, сунул ему Дымкин поводок-проводок и побежал.
Борис с Наташей недоуменно следили за Кореньковым, не понимая, куда он бежит. А Кореньков подбежал к небольшой круглой клумбе, чёрным бугорком возвышавшейся посреди площадки. Вокруг клумбы катались на велосипедах малыши, а один даже катил на педальном автомобиле. Кореньков ловко славировал между велосипедистами и малолетним автолюбителем и шагнул ботинками через каменный бордюрчик на клумбу. Цветов на клумбе ещё не было. Над чёрной землёй возвышалась на высокой ножке только металлическая табличка, на которой прошлогодней облезлой краской было написано: «Рвать цветы запрещается!» Кореньков в два прыжка очутился возле таблички. Положил брикетик мороженого на острое ребро таблички и резко согнул его. Брикетик развалился на две части.