«А что, если написать примерно так: «Японец! Лучший омамори против войны — твоя подпись под воззванием в защиту мира».
Наверху, на горе, ударили в колокол. Гулкий, протяжный звон неторопливо поплыл над городком, над маленькими деревушками, над залитыми водой квадратиками рисовых полей, в которых отражались облака.
* * *
Сделать все, чтобы спасти Сато-сенсея! Но что предпринять? Что они, школьники, должны и могут сделать? Прошла уже неделя, как Сато арестован, а что они предприняли, чтобы помочь своему любимому сенсею?
Эти мысли весь вечер теснились в голове у Масато.
Он долго и беспокойно ворочался в постели; засыпал, вновь просыпался и прислушивался к шелесту ветвей. Лишь под утро, убаюканный ритмично застучавшим по крыше дождем, Масато забылся тревожным сном.
Ему снилось, что, одетый полицейским, он беспрепят ственно входит в угрюмое здание тюрьмы, спускается по узкой каменной лестнице в холодную сырость подземелья и долго бродит в одиночестве по длинному, мрачному коридору. Он знает, что сейчас или никогда они, «карпы», должны спасти учителя. Но где его искать? Где Дзиро, Сигеру, где все мальчики? .
Масато проснулся, когда через окно в комнату только еще пробивался сумрачный рассвет. Дождь кончился, и з тишине было слышно, как за тонкими стенами падают капли с карниза крыши на кучи сухих, опавших листьев.
Потом Масато услышал хлопанье крыльев — во дворе завозились куры. Дребезжа на ухабах, по улице проехала арба. И, наконец, начало нового дня возвестил стук открываемых в домах деревянных ставней.
Бесшумно ходившая по комнате мать раздвинула двери, и перед Масато раскрылась давно знакомая картина — крошечный дворик, покрытый лужами, почерневший бамбуковый забор и крыша храма, выглядывавшая из-за верхушек кипарисов и сосен. А за храмом в голубоватосерой туманной дали едва вырисовывалась суровая, оголенная вершина Одзиямы.
Вместе с влажным утренним воздухом в комнату ворвались первые солнечные лучи. Сверкающими нитями они протянулись от самой вершины Одзиямы до блестящих, отсвечивающих золотом цыновок на полу.
В доме мать вставала раньше всех. Она бесшумно вышла во двор, задала курам корм, принесла вязанку хво-
роста и затопила очаг. Неслышно встал и отец. В комнате запахло табачным дымом, закашлялась сестра Осэки.
Постепенно стали подниматься и малыши.
Запрокинув руки за голову, Масато лежал с закрытыми глазами. Как же освободить учителя?
Мальчики вчера сговорились, что каждый подумает и предложит свой план.
Мысли и планы, самые противоречивые и несбыточные, роем заполнили его голову.
Недолго думая он остановился на одном.
«Начну сразу же действовать, — решил он. — Все разведаю, продумаю до мелочей. В школу я сегодня не пойду, а после занятий забегу к Дзиро».
— Масато, проспишь! — услышал он голос матери.
Разостлав на цыновках простыню, она складывала
в нее грязное белье, собираясь идти стирать на пруд.
Масато скорчил страдальческую мину. Голосом безнадежно больного он прошептал:
— Мама, мне очень плохо. .. Я не могу даже подняться. .
Обеспокоенная мать засуетилась вокруг сына. Она ощупала его лоб и щеки, приказала показать язык. В ре' зультате этого осмотра она убедилась, однако, что состояние здоровья сына не внушает особых опасений.
Увидев, что мать колеблется, Масато стал действовать решительно. Упавшим голосом он с трудом выговорил:
— Вчера я играл под лаковыми деревьями, и, наверно, на меня упали капли ядовитого сока.. Но ты не беспокойся, мама. Я полежу немного, а потом встану и пойду все-таки в школу.
Расчет оправдался. Встревоженная не на шутку мать сама стала уговаривать сына остаться дома.
Когда она ушла, из-за ширмы появилась Осэки. Она покачала головой, сошурив свои большие насмешливые глаза:
— Бедный мальчик! Значит, лаковые деревья? А может быть, ты соскучился по своим голубям? Кстати, я вспомнила, что брат моей подруги Офуми остался на второй год из-за этих голубей...
Масато предпочел отмолчаться, так как знал, что язык у сестры опаснее лакового дерева.
Осэки собиралась не спеша: контора лесопилки начинала работу с десяти утра.
«Хорошо было бы поскорее выпроводить ее из дома! Как бы это сделать? А ведь еще не так давно, — со вздохом подумал Масато, — эта задавака боялась моих кулаков. Жаль, что теперь другие времена».
Ему не терпелось подняться с постели и приступить к своим делам.
— Не опоздаешь на работу, Осэки? — спросил Масато.
— У меня еще много свободного времени, — лукаво усмехнулась Осэки. — А ты торопишься?
Масато сделал вид, что не слышал вопроса.
Стоя перед зеркалом, сестра не спеша, тщательно осматривала себя, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону.
Судя по всему, она не торопилась уходить. Тогда Масато решил применить самое верное средство. Он устало поднялся с постели, выпил чашку воды и подошел к окну. Постояв возле него столько, сколько требовалось, чтобы не вызвать подозрений, он безразличным голосом произнес:
— Однако поздно сегодня Хейтаро пошел на работу.
Удар был верно рассчитан. Осэки быстро подбежала
к окну:
— Где гы видишь Хейтаро?
— Да вот, только что постоял у нашей калитки и завернул за угол...
Масато услышал за спиной усилившийся шорох кимоно. Когда он повернул голову, сестра уже надевала свои любимые сандалии с фиолетовыми плисовыми ремешками.
— Масато, — торопливо сказала она, — на кухне жарится рыба. Не забудь покормить девочек. Тебе оставлена чашка бобового творога. Да смотри, чтоб Маро не обижал моего котенка!
Как только она вышла из дома, Масато вздохнул с облегчением, быстро оделся и вышел во двор.
Еще не успокоившийся ветер встряхивал ветви деревьев и обдавал Масато с ног до головы холодными капельками воды. Во дворе вместе с курами и голубями озабоченно копошились на земле около еще не просохших луж его маленькие сестренки.
Приставив свернутую ладонь ко рту, Масато тихо и протяжно свистнул. Из глинобитного сарая сейчас же показался уж. Обходя лужи, он быстро пополз к мальчику. Куры и голуби, тревожно озираясь, уступали ему дорогу.
Масато занял позицию на лесенке, ведущей на голубятню. Оттуда хорошо просматривалась вся улица. Свое внимание он сосредоточил на каменном доме. Из этого дома ежедневно, ровно в десять часов утра, выходил маленький кривоногий человек с красным, как гусиный клюв, носом —новый начальник полиции.
Спустя полчаса кривоногий начальник вышел из своего дома и направился вниз, к зданию поселковой полиции. Когда он исчез в дверях полицейского участка, Масато тщательно занялся изучением своего двора. Он осмотрел внутренность глинобитного окрая, отыскал в доме объемистый соломенный мешок из-под риса и широкий брезентовый плащ. Все эти необходимые для выполнения его плана вещи он уложил под рухлядью е сарае и вышел на улицу.
Масато направился к Дзнро, держась теневой стороны улицы. Он прошел мимо проточного пруда, от которого чуть тянуло свежестью воды, и завернул в переулок, выхоливший к дому Дзиро. В недвижном горячем воздухе от только что проехавшей крестьянской арбы повисла пыль.
Чтобы сократить путь, Масато не пошел в ворота, а перемахнул через дощатый забор. Он оказался на крошечном огороде. При его внезапном появлении собака Дзиро, рыжая Тама, оставив своих щенят, рыча бросилась к нему. Но, узнав в незнакомце приятеля Дзиро, Тама остановилась и виновато завиляла хвостом.
— Привет, Тама! — крикнул Масато, присев на корточки и подавая собаке руку. — Давай лапу! Не бойся, нс укушу!
Затем он ударил три раза в ладоши. Это был условный знак. Дзиро не показывался Подождав немного, Масато хлопнул еще раз.
Заколыхалась тростниковая занавеска, висевшая на открытых дверях, и появился школьный сторож дедушка
Симура. Вслед за ним вышла мать Дзиро — тетушка Омицу.
— Извините, — смутился Масато. — Я хотел узнать у Дзиро, какие уроки на завтра задали.