Офицер усмехнулся, дал знак водителю. Тот клаксоном дал команду остановиться остальным машинам. К ним подбежал сержант Богель из первой машины сопровождения.
— Господин капитан, разрешите побеседовать с населением? — так же возбужденно проговорил он.
— Валяйте, — улыбнулся тот, открыв ручкой окно автомобиля. — Тауб переведет.
— Да я и сам немного говорю по-французски, — похвастался Богель.
Богель и Тауб подошли к ступеням церкви. Одна из девушек, темноволосая, пышнотелая, в белой блузке с глубоким вырезом, держала букет цветов и улыбалась. Две ее подруги выжидательно смотрели на мужчин.
— Bonjour, Mesdemoiselles, — снимая каску, склонил голову Богель.
— Как хорошо он говорит, — удивленно обернулась девушка к товаркам.
— А я еще лучше, — тут же по-французски вступил в разговор Тауб. — Скажите, красавицы, через ваш город проходили наши войска?
— Нет, здесь давно никого нет. Все нас бросили… так что вы — первые. Вы ведь не сделаете нам ничего дурного? — кокетливо улыбнулась она.
— Никогда! Война кончена! Разве может арийский солдат обидеть столь прекрасные создания?
Девушки переглянулись, заулыбались.
— Вы позволите мне сделать пару снимков? Мирное население приветствует воинов-освободителей!
— Конечно! — Улыбки девушек становились все откровеннее.
— Сержант, встаньте рядом с темноволосой красавицей. Вот так!
Девушка, призывно улыбаясь красавчику сержанту, протянула ему букет.
— Прекрасно! — вскричал Тауб, наводя фотоаппарат. — Это будут оглушительные снимки!
Офицер смотрел из окна машины на эту сцену с презрительным удивлением. Вот тебе и вольнолюбивые французы. Темноволосая, с букетом, все поводит плечами и в глубоком вырезе колышется полная грудь. Да и подруги не отстают, пожирают Богеля похотливыми глазами. Эти три девицы готовы отдаться чуть ли не на ступенях церкви. Боже мой, какая гадость.
Он хотел уже дать команду ехать, когда увидел, что от кафе к церкви спешит, опираясь на палку, высокий худой старик. И офицер с интересом стал ожидать развития событий. Съемка была закончена, Тауб зачехлил фотоаппарат, девица, отчаянно стреляя глазами, протянула цветы сержанту со словами: «Это вам!» Тот принял букет, широко улыбаясь, не сводя помутневшего от желаний взора с ее прелестей, колыхавшихся в глубоком декольте.
И тут удар палки выбил цветы из рук Богеля. Тот обернулся, увидев старика, схватился за пистолет. Старик стоял прямо, горящим ненавистью взглядом прошивая девиц. На направленный на него ствол оружия он не обращал никакого внимания. Сержант перевел вопросительный взгляд на сидящего в машине офицера, но тот сделал запрещающий жест. Богель убрал оружие.
— Проститутки! Шлюхи! — кричал старик. — Отчего бы вам не задрать юбки и не подставить толстые зады прямо здесь и сейчас? Ваши браться гибнут от рук бошей, а вы готовы отдаться первому же из них. Грязные, подлые шлюхи!
Девушки замолчали. Старик круто развернулся и направился назад к кафе. Богель все же не мог не отреагировать. Он поднял камень, швырнул вслед, но попал в витрину кафе. Стекла с грохотом посыпались вниз. Старик даже не обернулся.
— По машинам, — скомандовал офицер.
Настроение его явно улучшилось.
Когда они подъехали к огромной, побуревшей от времени, украшенной скульптурами арке ворот Сен-Дени, оказалось, что просторная площадь забита бронеавтомобилями и солдатами в серой форме. Солдаты лежали и сидели на асфальте, завтракали возле развернутых здесь же на площади полевых кухонь. Войска расположились так вольготно, будто находились на площади баварского городка, готовясь к параду по случаю какого-нибудь праздника.
Автомобили медленно продвигались к подножию монумента. Когда они добрались наконец до цели, капитан дал команду остановиться. Именно здесь была назначена встреча. Офицер закурил, глядя, как его солдаты выпрыгивали из машин, сливались с густой солдатской массой. Фотограф щелкал фотоаппаратом; то тут, то там яркие вспышки озаряли мужские лица. Одетый в военную форму, с черной кобурой на ремне, Тауб все равно казался банковским служащим, клерком, проводящим в Париже отпуск. Майор отметил, что фотографирует Тауб не всех подряд, выбирая высоких, ладно скроенных голубоглазых блондинов, преимущественно сержантов и ефрейторов.
Фотографии должны были символизировать красоту и мощь немецкой армии, объяснял он. Возле бронеавтомобиля остановился солдат, вежливо обратился к офицеру.
— Господин капитан, не угостите сигаретой солдата в честь взятия Парижа?
Капитан кинул короткий, внимательный взгляд на мужчину и ответил:
— Я не угощаю солдат. Разве что в честь взятия Парижа.
Их разговор никто не слышал: подчиненные капитана слились с плотной, ликующей людской массой. Капитан достал портсигар, протянул просителю. Движения пальцев — и на дно портсигара опустился скрученный в тугую трубочку бумажный листок.
— Благодарю, господин капитан!
Солдат отошел, затягиваясь. Капитан так же неуловимо быстро развернул клочок бумаги, пробежал глазами текст, защелкнул портсигар и развернул карту Парижа.
Отщелкав пленку до конца, Тауб вернулся к машине.
— Я должен доставить пленки к площади у оперного театра, — сообщил он. — Там собирают всех фотокорреспондентов. Фотопленки самолетом отправят в Берлин.
— Я поеду с вами, — обронил офицер. — Нас расквартируют в том же районе, так что заодно подыщем подходящее жилье. Подождем чуть-чуть: Богель встретил земляка. Я дал ему десять минут.
— Хорошо, время есть! — Фотограф облокотился на борт машины и мечтательно заговорил: — А ведь я был здесь прошлым летом. Тогда на мне были шоколадного цвета пиджак и серые фланелевые брюки. Меня принимали за англичанина, и все были со мной очень милы. Вот там, за углом, есть очаровательный ресторанчик, я приезжал туда на такси с черноволосой красоткой. Помню, она была в темно-синем платье, таком, знаете ли, скромном, закрытом, как у монашенки. Глядя на нее, не верилось, что какой-нибудь час тому назад она расточала мне такие разнузданные, изощренные ласки, какие только можно вообразить. и я знал, что из ресторана мы вернемся в мой номер, и она снова будет ублажать меня. О, француженки. — промычал он, прикрыв глаза.
— Очнитесь, Тауб, вы на войне, — сухо заметил капитан, но тут же добавил уже мягче: — Я устрою вам встречу с прошлым. Де жа вю.
К автомобилю спешил улыбающийся, радостно-взволнованный сержант Богель. Он занял место водителя.
— Как прошла встреча? — поинтересовался офицер.
— Хорошо. Спасибо, господин капитан, что позволили мне отлучиться. Узнал, что мать и отец живы-здоровы. Сестра подвернула ногу, но сейчас уже поправляется. В целом, дома все хорошо.
— Вот и хорошо, — машинально ответил офицер, думая о чем-то своем. — Тауб, садитесь в машину. Ну, вперед, Богель, к площади Опера!
Пока они, сверяясь с картой, продвигались по улицам, Тауб взял на себя роль развеселого гида, показывая то театр-кабаре, в котором он видел танцующую нагишом чернокожую американку-танцовщицу, то лучший, по его мнению, публичный дом Парижа. Капитан устал от его назойливой болтовни и уже хотел приказать фотографу заткнуться, но они уже достигли цели.
Площадь перед знаменитым оперным театром, ступени театра, пространство между колоннами, — все было заполнено немецкими солдатами. Тауб скрылся в одном из зданий, выходящих фасадом на площадь; лейтенант и сержант Богель любовались величественным, увенчанным куполом, зданием.
— Вы бывали раньше в Париже, Богель? — осведомился офицер.
— Нет, господин капитан! — отрапортовал сержант и добавил: — Ни я, никто из моей семьи. Мой дядя в 1914 году дошел до Марны, но в Париж не попал.