Теперь все-таки время либеральное. А в либеральные времена полагается предупредить человека прежде, чем вздумают с ним что-нибудь сделать. Я оторвал помощника от его занятия и попросил объяснить мне положение дел.
Помощник недоумевающе поднял брови.
— Да разве вы не видите? Освобождаетесь, конечно.
— А почему?
— Ну… По предписанию, конечно. Не могу же я вас своей властью освобождать. Приказано — и освобождаем.
— Позвольте… Мне интересно было бы узнать это несколько подробнее. Вы войдите в мое положение: сидел человек целый год, ждал карающего правосудия и соответственно этому настроился, — и вдруг ему просто-напросто говорят: ступай.
Помощник укоризненно покачал головой.
— И какой вы, в самом деле… Я вот, если бы сидел в тюрьме на вашем месте, и если бы мне сказали, что я свободен, так я поскорее подобрал бы ноги, да бегом… бегом…
Я все-таки не был удовлетворен, но в это время Бескозырный принес мне часы, кошелек и перочинный ножик, а затем дверь открылась, и в контору, сопровождаемые старшим надзирателем, явились еще двое моих товарищей по заключению. Одного я знал в лицо, а другой был привезен сравнительно недавно, сидел все время в нижнем коридоре, далеко от моей одиночки, и был мне совсем незнаком.
— Так и вы тоже? — изумился учитель.
Новоприбывшие объяснили, что их тоже освобождают, и что, кажется, в контору ведут еще двоих.
Тогда я решил повести дело начистоту и подступил к помощнику.
— Скажите, это — амнистия?
— Ах, какой же вы! — несколько огорчился помощник. — Ведь сказал же я вам, что это по предписанию.
— Откуда предписание?
— Вот оно. Смотрите сами, если хотите. Из судебной палаты.
Я посмотрел поданную мне бумагу с бланком председателя. Там очень коротко и определенно переименовывались шесть наших фамилий с предписанием: «освободить». Но нас сидело не шесть, а человек двенадцать. Амнистия выходила как будто очень даже частичная.
Мы вчетвером устроили в углу комнаты совет и постановили: частичной амнистии не принимать и из тюрьмы по собственной воле не уходить.
Помощник совсем огорчился.
— Позвольте, господа! Да ведь вас же выпускают! Мы не имеем права вас держать больше.
— А мы не пойдем.
— Но тогда вас выведут.
— А мы вернемся.
Помощник побежал к телефону, а мы начали, не спеша, обмениваться впечатлениями. Незнакомый мне товарищ, оказалось, располагал кое-какими сведениями с воли, потому что ездил на днях на допрос в жандармское управление. Там вахмистр рассказал ему, что старому строю — крышка, и что не сегодня-завтра выйдет манифест со всякими свободами. Рассказал еще, что в городе, во время забастовки, была большая демонстрация. А в Петербурге, будто бы, кроме настоящего правительства, заседает еще другое — наше.
Вообще, новостей оказалось много, — и все самых головокружительных. А помощник принес от телефона еще одну:
— Сейчас пришлют из суда официальную бумагу, которая докажет вам, что подлежат освобождению все содержащиеся. Тогда-то уж вы, я думаю, уйдете?
— Если бумага достаточно определенно составлена — уйдем.
Старший надзиратель привел еще двоих: старика-крестьянина, обвинявшегося в распространении прокламаций, и грека, матроса, уже обвиненного в том же и теперь «отсиживавшего срок». Они оба знали о существующем положении меньше всех нас, но мы ввели их в курс дел, и они присоединились к нашему решению, старик — спокойно, а матрос — не без некоторого колебания.
Незнакомый мне товарищ оказался рабочим, взятым на демонстрации.
Мы сидели, курили и терпеливо ждали. К терпению приучила тюрьма. Грек, впрочем, часто вздыхал, а учитель Скуратов грыз ногти и плевался. Помощник, по-видимому, тоже хотел от нас избавиться, как можно, скорее и то и дело подходил к телефону.
Приехал, наконец, посыльный из суда и привез бумагу. Помощник сначала записал ее во входящие, а затем передал нам на рассмотрение. Бумага объясняла, что все числящиеся за судебной палатой и местным жандармским управлением освобождаются немедленно, а числящиеся за иногородними жандармами будут освобождены по получении необходимых справок, но не позже завтрашнего дня.
Прочли бумагу, посмотрели подписи и признали инцидент исчерпанным.
— Итак, мы свободны? — опросил я для большей уверенности.
Помощник утвердительно кивнул головой.
— Разумеется. Но только, знаете, мы должны всех вас отправить теперь в полицейское управление. Такой уж у нас порядок. Все, кто освобождается, идут через полицейское управление.
Это нам не понравилось. Знаем мы, что это такое полицейское управление. Попасть-то туда легко, а выйти… Мы начали действовать убеждениями.