— Скажите, пожалуйста, в каком участке находится квартира каждого из вас?
Мы с некоторым недоумением переглянулись. Никто из нас, садясь в тюрьму, квартиры за собой, разумеется, не оставил, и поэтому все мы определенного жительства теперь не имели. Я разъяснил чиновнику это обстоятельство, и он, хотя не сразу, но все-таки понял.
— Действительно… Это мы не приняли во внимание. Я сейчас доложу.
В соседней комнате он переговорил, энергично жестикулируя, с помощником полицеймейстера и потом вернулся к нам вместе с ним.
Помощник обвел нас оловянными глазами, а потом перенес взгляд на собственную сигару.
— Так у вас нет квартир?
— Нет.
— А где вы их наймете?
— Где случится.
— Это невозможно, господа. Никак невозможно. Мы должны выпустить вас под гласный надзор. Да, под гласный надзор. Полицеймейстер находит, что так следует из смысла бумаги о вашем освобождении.
Я не имел никакого представления о том, насколько прав полицеймейстер. Манифеста об амнистии никто не читал, да его, по-видимому, в городе еще и не было. Все-таки нужно проверить.
Я заявил о желании увидеть самою господина полицеймейстера.
— Уехал с докладом… Да вы не беспокойтесь, это уже верно! — утешил меня младший чиновник.
— Да вы где будете жить, например? — настаивал помощник.
— Ну, предположим, что в первом участке.
— Очень хорошо. Мы отсюда отправим вас в первый участок, а там пристав вас освободит, взяв подписку.
Оловянные глаза медленно проползли по нашим лицам, а затем их обладатель возвратился в соседнюю комнату.
Чиновник принялся допрашивать других, хотя и свободных, но поднадзорных граждан, — где они намерены остановиться. Ко мне присоединился, по старой тюремной дружбе, учитель Скуратов, а остальные четверо остановились почему-то на четвертом участке.
Недоразумение разрешилось к обоюдному удовольствию, и чиновник отправился писать соответствующие бумаги.
А мы опять принялись ждать.
Ждать здесь, в приемной, было, впрочем, много веселее, чем в подвальной камере: то и дело являлись довольно занимательные посетители.
Спрашивали они все «самого» полицеймейстера и, узнав, что его нет, грустно вздыхали и мирились на помощнике.
Первым пришел толстый человек в синей поддевке и с пробором в волосах, — по-видимому, из торгующих мещан. Помощник тупо таращил на него глаза, а тот жаловался, вытирая клетчатым платком вспотевшее лицо.
— Громят все подряд… Сделайте ваше одолжение! До меня уже только две лавки остались… и никакой защиты не имею… Сделайте ваше одолжение! Я всегда за веру и отечество… Почему же должен пострадать? Соблаговолите двух человек для охраны… Уж я по мере сил… Сделайте ваше одолжение…
Помощник топорщил усы.
— Не могу. Нет людей и потому не могу. Люди нужны нам самим для охраны управления и участков.
— Так ведь я… Ах, Боже Ты мой! Сделайте ваше одолжение! А я со своей стороны…
Торгующий мещанин отворотил полу поддевки и полез в карман. Помощник ухватил его за рукав и увел в противоположный угол комнаты, подальше от наших любопытных взоров.
— Хорошо. Поезжайте в ваш участок. А я скажу по телефону приставу, чтобы он выдал вам охрану.
— Сделайте ваше одолжение! Теперь, может, меня и громят уже…
Сейчас же после человека в поддевке явился старый армянин с длинными белыми усами и большим носам.
— Господин хороший! Господин генерал! Моя шашлычная пропал, с концом пропал! Почему так?
— А ты не кричи, любезный! — посоветовал помощник. — Говори потише, потому что я не глухой.
Армянин в отчаянии всплеснул руками.
— Ах, как не хорошо! Разбойник ходил, посуда ломал, вино выпил, сыр, колбас, петрушка поел… Почему так? Твой полицейский стоял, я ему кричал, он мне ничего не помогал! Почему так?
— Будешь еще кричать, я тебя вон выгоню! — еще хладнокровнее сказал помощник, помуслив палец и заклеивая на сигаре трещинку.
— Как я могу не кричать, когда меня в одной рубашке пускал? Почему так? Я твоему полицейскому деньги платил, шашлык кормил. Почему не помогал? Теперь буду звать свой молодой человек. У них большой кинжал есть. В пузо раз, и готово.
Армянин сделал картинный жест, прицеливаясь помощнику пониже последней пары форменных пуговиц. Помощник сказал:
— Пошел вон! — повернулся и ушел.
В промежутках между жалобщиками яростно звонил телефон. Помощник отзванивал, прикладывал к уху трубку и говорил: