Двое городовых, которых оторвали, благодаря нам, от этой дружной компании, были очень недовольны и обижены. На наше несчастье, оказалось, что первый участок расположен очень далеко, чуть ли не на другом конце города. А городовые, по их словам, были очень утомлены службой, так что один из них даже не совсем твердо держался на ногах. Другой был уже старик, с большой серебряной медалью на шее. Старик особенно обижался на беспокойство.
— Служишь, служишь двадцать пять лет. А никакой тебе настоящей благодарности нет… Пойдемте, что ли!
Старик с медалью пошел впереди, за ним учитель, потом я, а сзади всех, в виде вооруженного арьергарда — ослабевший.
— По Красной не пойду, там опасно, светло очень! — решил наш путеводитель.
И мы свернули в какой-то темный закоулок
Вечер выдался пасмурный и мрачный. Беззвездное, затянутое тучами небо низко нависло над самыми крышами домов. На тучах играл еще чуть заметный розовый отблеск зарева.
— Сожгли базар, проклятые! — ворчал старик. — Теперь с армяшками не разделаешься.
Я закурил папиросу и при свете ее огонька посмотрел на часы. Было уже около половины девятого.
Долго шли молча. Только вооруженный арьергард часто спотыкался на деревянном дощатом тротуаре и при каждой катастрофе неизменно отпускал одно и то же длинное и забористое ругательство.
Улицы, по которым мы шли, были совсем пустынны. Кое-где только мелькали торопливо какие-то темные фигуры, да и те заметно старались держаться подальше от света редко расставленных фонарей.
— Вишь ходят! — рассердился почему-то на эти темные тени старик с медалью.
— А кто это? — поинтересовался учитель.
— Почем я знаю? Люди…
Помолчал немного и спросил:
— Вы сами-то кто будете? Социалисты?
Мы подтвердили его догадку.
— Так… Стало быть, вам теперь тоже свобода вышла?
— Вышла.
— Дай Бог. А нам, вот, так от этой свободы одно беспокойство. Скорей бы уж ее не было.
— Всегда будет. Теперь нельзя без свободы! — нравоучительно заметил учитель.
— Я полагаю, скоро ее выведут. Беспокойства много. Конечно, которые приличные люди, тем можно и свободу. Да теперь всякая шантрапа вперед лезет. Намедни я на площади слыхал: вылез перед народ какой-то молокососишка, от земли его не видать, и как почал сыпать, как почал сыпать… И того долой, и этого долой… А народ, известно, ржет, словно кобыла. Ему, конечно, всячески лестно.
— К черртовой их матери! — вмешался в разговор вооруженный арьергард. — По какому такому праву… когда я тебя могу за шиворот?
Я инстинктивно подался немного вперед, так как конституционные гарантии, очевидно, еще недостаточно прочно привились в сознании наших провожатых. Но арьергард неожиданно ласковым тоном добавил:
— А я, господин, когда-то вас караулил. Того… Прошлой осенью, никак. Неужто все и сидели?
— Все и сидел.
— Ах, к чертовой их матери! Ну, теперь ничего… Теперь погуляете…
Запахло гарью. Какие-то железные листы, обгорелые балки, обломки мебели загородили нам дорогу.
— Доктора Быстрова дом! — пояснил старик с медалью.
Я посмотрел налево. Большое двухэтажное здание зияло в темноте выгоревшими черными окнами. Часть стены обвалилась и лежала бесформенной грудой обломков. Как раз рядом с этой грудой горел фонарь и освещал соседний дом, одноэтажный особняк с изломанным крыльцом и множеством круглых отверстий в оконных стеклах.
— А это чей же?
Старик с медалью сердито отвернулся.
— Протопопов… из кафедрального собора.
— За что же его… тоже?
— Рядом стоит. Ну, казаки стреляли, да и попали, невзначай. Конечно, выпивши. Всю посуду в буфетном шкапу переколотили пулями.
— Убили кого-нибудь?
— Нет, кухарку оцарапали малость. Сам-то протопоп лег на пол, его и не задело. А другие убежали. Глупость одна.
Вооруженный арьергард зацепился ногой за брошенную поперек тротуара балку и грузно упал на землю. Ноги пришлись выше головы, и он тщетно барахтался, пытаясь подняться.
Старик легонько пихнул его под бок ножнами шашки.
— Вставай, что ли! Рассыпался…
— Колено зашиб… Скажи, пожалуйста… Загородили…
— Вставай, говорю!
Шашка ткнулась еще раз — и уже покрепче.
— Не пихайся… Дай срок.
Арьергард встал на все четыре конечности и в таком виде пополз куда-то в сторону.
— Куда она, проклятая, задевалась?
— Что потерял?
— Шапку… Слетела и не найдешь…
Старик поднял фуражку своего сослуживца, нахлобучил ему на голову, и мы в прежнем порядке тронулись дальше.
— Далеко еще? — справился учитель.