– Извини, Светик, – пробормотал Антон и пошел к телефону.
– Слушаю... – сказал эксперт сонным голосом.
– Это Ромашин. Не думал, что ты спишь в такое детское время.
– Да уж слышу, что Ромашин, – буркнул Илья. – Мне вроде и имя твое тоже известно. Хочешь знать, что я выяснил на раскопках трупа?
– Если нетрудно...
– А вот и трудно! – злорадно заявил Илья. – По телефону объяснять долго, а химические формулы ты на слух не воспримешь, так что езжай ко мне, кофе я обеспечу.
– К тебе? – усомнился Антон. – Так ведь поздно уже. Пока доберусь...
– Кто говорил о детском времени?
– И вообще, я с женой.
– Все мы в этом мире с женами, – философски обобщил Илья.
– Нет, серьезно. Сына теща забрала, вот мы вдвоем...
– Приезжай со Светой. Ради такого случая я Олю разбужу.
– Договорились, – согласился Антон.
Репины жили недалеко, но ехать пришлось в объезд – на Профсоюзной меняли дорожное покрытие. Полчаса спустя Антон звонил в дверь, а Света с независимым видом читала написанное аэратором на грязной стене подъезда воззвание молодежи района к старикам с призывом убираться на тот свет и не мешать жить в новом веке.
Света с Ольгой встретились так, будто всю последнюю неделю мечтали расцеловаться и обсудить безвкусное манто первой леди России, надетое ею на презентации фильма Спилберга. Поняв, что жена пристроена, Антон последовал за Ильей в его кабинет, больше похожий на филиал кунсткамеры.
– В организме погибшего нет никаких веществ, способных воспламениться, – начал эксперт. – Больше тебе скажу – твоя гипотеза о так называемом внутреннем горении тоже не проходит. Обугливаться начала кожа, потом подкожный жировой слой и не больше сантиметра вглубь. Все. Будто человека сунули в печь крематория, а потом, когда горение только началось, быстренько вынули на стадии полуготовности.
– Но одежда... – перебил Антон.
– Вот именно! Одежда почти не пострадала, и этому я вообще не могу найти объяснения. Одежда на погибшем осталась почти целой, в то время, как автомобиль вспыхнул, будто свечка. Последнее, впрочем, понятно: этот дурак держал в багажнике запасную пластиковую канистру с бензином.
– Значит, именно бензин, воспламенившись...
– Бензин – это было уже потом, сначала загорелся Митрохин. Мгновенно и на очень короткий промежуток времени внутри багажника температура поднялась до нескольких сотен градусов, что и привело к воспламенению канистры. В это время Митрохин был уже мертв.
– Но такого быть не могло? – сказал Антон, и на этом риторическом вопросе беседу пришлось прервать, потому что Оля внесла поднос с кофейником, двумя чашечками и сахарницей.
– Сахар я не клала, – сказала она. – А если хотите печенья и вафли, ухаживайте за собой сами. У нас со Светой важное дело.
– Разберемся, – кивнул Илья.
– Я еще буду с этим работать, – продолжал он, когда жена вышла. – Все пока очень предварительно, работы там не на одну неделю. Но я сильно сомневаюсь, что удастся обнаружить что-нибудь принципиально новое в дополнение к тому, что я тебе сказал.
– А что ты мне сказал? – удивился Антон. – Я ничего не понял.
– Я тоже, – признался Илья. – Если как на духу, то причин для возгорания не было никаких. Ни внешних, ни внутренних.
– Следствий без причин не бывает, – пожал плечами Антон.
– Это ты в своем заключении напишешь, когда будешь закрывать дело в связи с истечением срока расследования.
– Ты думаешь, что...
– Так мне кажется. В предвариловке я обозначу, что экспертиза не дала однозначного ответа на вопрос о причинах возгорания. А что до неоднозначных, ты мне скажи, какая причина тебя больше устроит. Начальству-то все равно, если дело придется закрывать.
– Мне, в общем, тоже, – пробурчал Антон. – У тебя коньяку не найдется? Совсем ты мне голову заморочил.
– Найдется, – кивнул Илья. – С кофе или по рюмочке?
– По рюмочке и с лимоном.
Выпили с чувством.
x x x
Институт физики горения оказался длинным девятиэтажным зданием постройки семидесятых годов и располагался за высоким кирпичным забором. Пройдя проходную, где вооруженный автоматом охранник долго сличал его личность с фотографией, следователь попал во двор, огромный, как аэродром. Главный корпус возвышался, будто зуб, а рядом стояли корпуса поменьше, не видимые из-за забора, в том числе очень странные сооружения, больше похожие на разбомбленные вражеской авиацией пакгаузы. Горением в институте, видимо, занимались давно и серьезно.
– Разумеется, – сказал руководитель службы безопасности Борис Степанович Бережной, – мне уже звонили. Вашему эксперту тоже нужен пропуск? Нет проблем, но это будет не сегодня. Пусть приходит завтра. А вас, – Бережной посмотрел на Антона с подозрением, оценивая, видимо, способен ли следователь нарушить своими вопросами нормальную работу научного персонала, – вас сейчас проводят.
Лаборатория быстрого горения располагалась на шестом этаже, из окон открывался изумительный вид на дальний лес – чистый Шишкин, только медведей на поляне не хватало.
Когда Ромашин вошел, сотрудники в числе шести человек стояли у окна и, похоже, занимались подсчетом деревьев. Увидев следователя, Виктор Веденеев протянул ему руку со словами:
– Вы не знаете, как Маша? В больнице не дают информацию.
– Нормально, – сказал Ромашин. – Ее сегодня выпишут. А информацию не сообщают по нашему требованию.
– А, – кивнул Веденеев, – тайна расследования. Не стану спрашивать, что вам удалось выяснить, все равно не скажете.
– Разве не понятно? – сказал из-за спины Веденеева плотный коренастый мужчина лет сорока с кустистыми бровями и огромной лысиной, блестевшей в лучах солнца, как мутное, давно не чищеное зеркало. – Если следователь сам сюда явился, а не вызвал тебя к себе, то считай, что тут нас всех подозревают.
– Вас-то в чем, извините? – поднял брови Ромашин. – И кстати, как...
– Долидзе, – представился мужчина. – Константин Долидзе. Для друзей Костя, для официальных органов Константин Вахтангович. А подозреваете вы нас всех в том, что мы халатно или со злым умыслом вынесли с территории горючее вещество, которое и было использовано в давешнем умерщвлении.