- Более чем. Это сказка, по-другому я не могу объяснить то чудо, что здесь происходит.
- Люди токсичные, правда?
- Немного, а откуда узнала?
- Помнишь тех девятиклассников? Они в конце того года организовали небольшую творческую партию из человек шести? Помнишь, - махнула рукой Мари, - так вот, они были самыми токсичными в школе. Разве нет? Помнишь точно! Ты старалась делать вид, что «остроумнее» их, но выходило плохо.
Недовольно посмотрев на Мари, Эми забрала у нее кружку с чаем, совсем не ожидая, что та, не долго думая, выплеснет на блондинку воду из неподалеку стоящего кувшина.
Не моргнув глазом, Макбейн забрала свою кружку и снова принялась смотреть в окно.
Она прекрасно знала, что Эми сейчас смотрит на нее ошалело, думая, что никто так поступить не посмел бы. Конечно, будь она снова в школе, с завитыми кудрями и розовыми губками, в обнимку с Чедом, Мари пожалела бы ее, но то время прошло.
Сейчас она не могла побежать жаловаться директору или матери, не могла в ответ натравить своих друзей, почти поклоняющихся ей. Поэтому просто сидела с открытым ртом, не решаясь хотя бы что-то сказать. Наконец, встала, несколько раз открыла рот, взмахнула руками и пошла к себе.
А Макбейн до сих пор не допила чай, а потому наслаждалась прекрасным видом и редкими недовольными выкриками вроде «Социопатка она, на что я пошла» и «И еще это я токсичная». На последнее захотелось ответить.
- Но мы, ведь, обе - творческие люди.
На этом диалог закончился.
Блондинка ничего не сказала, не вышла из комнаты до самого вечера, игнорируя просьбы Поппи и Маркуса. Вернувшись с прогулки, они были недовольны сложившейся ситуацией, но даже не знали, кого им винить, а кого защищать. В итоге сошлись на том, что выделять никого не собираются. Так сказала миссис Поппи Миллер: «Ссоры девочек – только их проблема».
Правда, решать эту ссору девочки не хотели, разбрелись по своим комнатам, предпочитая обижаться.
Лишь поздно ночью Мари все-таки покои покинула, отправившись на кухню. Холодного лунного света этой ночью было достаточно, чтобы приготовить себе чашечку кофе и усесться на подоконник, укутавшись в плед. Залитый серебром сад не знал покоя. Ни при лунном, ни при солнечном свете деревья, колышимые суетным ветром денно и нощно, не знали отдыха.
Прямо как разум Мари. Призраки прошлого напирали на мысли о будущем, смешиваясь в одно целое. На это повлияла и атмосфера города, подталкивающая к тому, чтобы окончательно стереть грань между прошлым и будущим, сделать одним целым, частью чего-то цельного, необъятного и неохватного.
Разум этого понять не мог, а потому… Мари уснула, утомленная собственными подростковыми максималистскими размышлениями.
Лишь днем она встретилась с Эми. Та уже совсем не обижалась. Хотя, точнее было сказать, что она «ненадолго отложила свою месть во имя общего дела».
- …которое тебя вообще-то не касается. – Заметила Мари. Привыкшие к ее замечаниям знакомые проигнорировали девушку, но она знала, что ее услышали. Этого было достаточно.
А пока все готовились к приезду Майкла, позвонившего и сообщившего о скором прибытии. В честь этого заказали еду из ближайшей пиццерии, заварили нормальный чай и подготовили комнату на первом этаже с дверью на улицу. Последнее было сложно реализовать, так как раньше она являлась просто большим коридором перед аварийным выходом. Была даже идея всего-то поселить его сразу в саду. Как цветочек - в клумбу и присыпать удобрениями.
Однако Маркусу показалось, что парню такая идея не понравится. Оно и верно! Майкл, конечно, любил погулять, но точно не приветствовал грязь и обилие растений вокруг себя.
К вечеру уже все было готово.
Если бы они знали, что он приедет ближе к полуночи, никто так не торопился бы. И пиццу бы ему разогрели. Но Майклу пришлось самому делать себе чай, самому разогревать еду, так как к его прибытию почти все спали. Бодрствовала одна Мари, но она не горела желанием кому-то помогать. Интересовал ее по-прежнему только вид из окна. Разве что ближе к утру стала чуть более разговорчивей, но парню такие разговоры не понравились. То, где он был и чем занимался хотелось оставить при себе. А девушку только это и волновало. Ей всегда, сколько они знакомы, были интересны его секреты. Знал он больше, чем кто-либо. Умел больше, чем кто-либо. И хотел больше, чем кто-либо еще. И, значит, ему было намного сложнее, чем остальным.
По крайней мере, так казалось другим. Он же не делал разницы между размерами его амбиций и чужих. Чужие его, кстати, не интересовали особо, больше свои.