Топ-топ, во поле гора.
Топ-топ, да в горе нора…
«Да чтоб вас самих… притопнуло!» – от души пожелала я неведомо кому, сердито встряхнулась, едва не поймав новый приступ головокружения, стиснула зубы и взялась за новую дымовую шашку. Прав Соболек, надо быть шибче. Если в ход пошла спорыш-трава, значит, мы действительно были на месте.
Разогретые на горючих камнях шашки исправно чадили, и ветер, гуляя по палубе, игриво сплетал желтый дым с черным, поднимавшимся снизу. Корабль, еще вчера радующий глаз золотистой свежестью сосновых досок, почернел от руля до штевня, а Лазарь с Собольком закопченными физиономиями напоминали то ли заслуженных пожарных, то ли матерых пиратов в самый разгар морского сражения. Надо полагать, и я выглядела не чище. Только Влес по-прежнему высился сквозь дымную пелену живым монументом, и доспехи его все так же отсвечивали холодным блеском, хотя и не столь ярким, как раньше.
Хватаясь за натянутые тросы, я сделала два шага и оказалась у самого борта. Сердце выстукивало по ребрам отчаянную дробь. Хотелось зажмуриться и отползти, пока не поздно, а лучше – сразу оказаться на твердой земле далеко отсюда, там, где воспоминания не будут причинять вреда… Я все-таки зажурилась и, резко разжав сведенные пальцы, почти упала вперед и вцепилась уже не в трос, а во что-то другое.
- Эй, ты чего? – прозвучал над ухом голос оборотня. – То нос воротила, а теперь сама виснешь?
- Будь добр, не шевелись, – попросила я сквозь зубы, стараясь дышать ровно и размеренно. – Просто постой спокойно минуту…
- Да ты чего задумала? Отцепись, говорю!
Почти пережитый кошмар вдруг расползся перед глазами, заслоняя реальный мир: багровое небо, облака, будто набухшие кровью, и бледное отчаянное лицо Уле надо мной: «Будь ты проклята, змея, все из-за тебя!»… Нащупав ладонью борт, я судорожно выдохнула, распахнула глаза и опустила взгляд. Не было ни черного ночного леса, ни алой реки, вливающейся горизонт – только черный дым пожарища плыл под нами плотными клубами так близко, что при желании можно было окунуться в него, как в реку.
- Что там такое? – непослушными губами пробормотала я.
- А то не видишь? – Соболек с явным облегчением стряхнул меня со своего плеча и ткнул пальцем вниз. – Сморода горит.
- Чего? – Кошмар побледнел, растворяясь, вместо него перед мысленным взором нарисовался ряд смородиновых кустов, полыхающих, словно неопалимые купины. – Как это горит?
- Как-как… огнем! – Недовольно ворча, оборотень повернулся к забытым на жаровне дымовухам, а я, распластавшись грудью по борту, принялась высматривать таинственную смороду. Сердце еще постукивало невпопад, в висках болезненно тянуло, но старый страх как будто отступил, вытесненный новым беспокойством.
Дымная завеса разошлась внезапно, по глазам ударило холодным опаловым светом. Ветра здесь почти не было, и корабль замедлил ход, неторопливо и грациозно, будто черный лебедь, проплывая над хрустально поблескивающими холмами. А на холмах раскинул терема и башни покрытый ледяной сетью город, и лучи невидимого солнца высекали из его стен сотни бледных радуг. В низинах лед казался серо-голубым, почти синим, на вершинах и главках отливал нежным молочным блеском, и лишь опоясывавшие город стены казались отлитыми из раскаленного стекла – в них, как в зеркале, отражались малиново-оранжевые сполохи текущей вокруг города огненной реки.
- Вправо давай! – заорал вновь нарисовавшийся рядом оборотень. – Ниже давай!
Корабль стал снижаться.
- Ну, теперь разглядела смороду? – будто забыв о недавних разногласиях, Соболек подпер меня щуплым плечом. – Небось, и не видела такого никогда.
- Не видела, – согласилась я, почесывая зудящий нос. В привычный уже запах спорыш-травы непостижимым образом вплетался букет новых ароматов – вонь горящих покрышек, карамельная сладость и озон. – Сморода, потому что воняет*?
- Чуешь, да? – Оборотень с явным удовольствием втянул ноздрями воздух. – Тут много чар понамешано. Пеший не пройдет, конный не проскачет. Птица тоже не пролетит, а мы, вишь, проскочили!
- И что теперь? – Прищурившись, я разглядывала проплывающий внизу пейзаж и пыталась отыскать в нем хоть что-то знакомое. Оборотень выпятил грудь и подбоченился:
- Теперь дело делать станем. А ты дымовухи готовь!