- Да разве ж то в моей власти? Коли жизнь не мила, сама ложись да помирай.
Я покачнулась. Прилечь? Наверное, так будет лучше всего. Однажды я уже умирала… даже дважды. А Бог любит троицу… где Бог, там и храм… А на том храме не было креста, крест стоял под стеной. И храм был пуст. Один только алтарь, разбитый Властимиром… а в алтаре меч. А под алтарем могила? Я про такое читала… в книге Всезнайке? Может быть… Оружие, которое кладут в могилу, нельзя доставать. Оно напитано смертной силой… темной силой. Она завладела Лазарем… а ведь меч был ему не нужен. Змей хотел другого, он искал живое слово, знание. Он хотел не убивать, а созидать… меч был нужен Властимиру. Для чего? Ради той темной силы? Нет, Влес руку бы себе отрубил, но с темной силой не связался бы… Он хотел меч Святогора, самого сильного, величайшего богатыря этого мира. Чудо-меч, меч-кладенец, непобедимый, несокрушимый… смертоносный. Лазарь помешал… и поплатился за это… Господи, тошно-то как.
- Если это был сон, то... вы показали мне все это? Зачем? – Я потерла грудь, силясь унять тянущую боль внутри.
- А ты не за этим ли пожаловала? – Святогоровна уже была возле ясеня.
- Я хотела узнать, как ему помочь.
- И узнала.
Никак. Ничем. Я ничего не смогу сделать, как бы ни старалась. Я слабая, не умею колдовать, ничего не умею…
- А вы? Можете что-то сделать?
- Вот же неуемная, – старуха покачала головой, на мгновение сделавшись до боли похожей на Ягину. – Совет могу дать. Да примешь ли?
- Давайте.
Святогоровна выпрямилась, хотя, казалось, и до этого была прямее некуда. Синие глаза потемнели, из них на меня глянула чужая древняя сила, в сравнении с которой я была, будто крошечная поденка, чья жизнь длится не более одного дыхания. Что я, чужачка, могла знать об этом мире? Кем для этого мира была я, мудрствующая без смысла, не испившая чашу до дна? Не принесшая жертву, не познавшая Яви, Прави и Нави… не ходящая до края Земли, не бывавшая ни в безднах моря, ни в чертогах Света Небесного… Возомнившая, что сладит с чужой жизнью, чужим долгом…
- Смирись. Чужую долю не перемеришь, – слова упали на голову, будто камни, и холодная тоска в груди налилась тяжестью, пригибая к земле. – Не твое дело стену лбом бодать. Только Божья Сила вечна и бесконечна, а в миру каждому положен свой предел и своя ноша. Отец мой, Святогор Родович, уж на что велик и могуч был, мыслил – по хотению своему землю с небом местами поменять. А тяги земной все ж не превозмог, оттого и ушел в землю.
Ноги уже не держали, и я прислонилась к березе.
- А храм… вы… поставили… на его могиле? – Ни один вопрос, ни одно знание ничего не могли изменить, теперь я это понимала. Но все-таки спросила.
И Святогоровна понимала, потому ответила:
- Мы с сестрами его ставили, а вильни гмурские помогали. Давнешенько это было… – Ее лицо посветлело, глаза засияли. – Первый храм нового мира, Спасителем у смерти выкупленного…
И как полагается, новый мир вырос на костях старого.
- …грехи прежние потопом смыло, и Правда утвердилась. Леса наново выросли, зверями заполнились. Небо заполнилось птицами, болота – гадами земными, а города – людьми. И стало все по воле Вышнего Бога, как прежде всех век заповедано.
- А Лазарь? – Меня мутило от безнадежности. В самом деле, чего стоит жизнь одного человека по сравнению с целым миром? Мир развернется во всем своем величие, а человек – ничтожен.
Святогоровна кивнула, глядя на меня с жалостью и пониманием. И от этого становилось еще тошнее.
- Не бывает новой жизни с долгами старыми. Что Явь, что Навь – Правды никто не избегнет. Ведомо было нам, что придет человек на могилу отца нашего, дабы долг Нави отдать, а до той поры новому миру не быть, и кресту на храме не стоять. О том, кто это будет, мы не ведали, потому закрыли и храм, и город – пешему не пройти, конному не проехать, птице не пролететь, зверю не прорыскать. А кому назначено, все одно явится, и огонь, и камень, и чары минует.
Она зашла за ясень и вдруг показалась уже наверху, на крыльце избушки, такой крохотной, совершенно не подходящей для нее, древней и гордой силы, для девы, о красоте которой когда-то трубил весь свет.
Я закрыла глаза. В самом деле, разве я могла это понять?
- И вы…
- И я несу то, что Вышним отмеряно. Жребий свой сама выбирала и иного не желаю. И тебе говорю – смирись. В том, что со змеем случилось, ни правды, ни вины твоей нет. Не ты его закляла, не тебе заклятье снимать.
- А кому?
- Найдется, кому, коли будет на то Божья воля.
- А я…
- А ты не печалься. Ступай себе с Богом…
Ясень заскрипел громко, надсадно, заглушая все слова.
Я открыла глаза. Он стоял, как прежде, закрывая собой темное озерцо и круглую поляну. Но избушки на нем больше не было. И жемчужный свет исчез, сменившись белым искристым блеском залитого солнцем снега. Нетронутые сугробы вокруг были высокими, гладкими, чистыми, и мои следы между ними смотрелись одиноко и сиротливо.