За окнами начало темнеет, когда из-за занавески потянуло горько-сладким, словно пережженная карамель, дымком, и сама хозяйка вновь явила нам свой слегка замазанный сажей лик. Без лишних слов она обхватила руками уже воронью голову, что-то нашептала над ее макушкой, потом огладила глянцевые угольно-черные перья и заглянула в отсвечивающие алым птичьи глаза:
- Ну, с Богом.
В этот момент мне о многом хотелось ее расспросить, но наученная прежним опытом я помалкивала. Мое послание привязали к баклажке, баклажку прицепили ворону под брюхо, Ягина собственноручно вынесли Черныша на крыльцо, на котором он долго разминал крылья, пронзительно каркая на всю округу… потом вдруг я обнаружила ворона, кружащегося над двором, и растерянно помахала ему рукой на прощанье.
- С Богом! – повторила ведунья, и Черныш часто захлопал крыльями, поднимаясь над лесом.
- А он точно справится? – запоздало поинтересовалась я. – Откуда он знает, куда лететь? Вы ему сказали? А вы откуда…
- Куда да откуда – вот раскудахталась, – покачала головой Ягина. – Раньше спрашивать надо было, а теперь дело сделано. Твоя очередь, Марина. Не забыла, что обещала?
Старинная березовая колесная прялка выглядела знакомо, но как подступиться к ней, я не знала. Ягина, в очередной раз проявив человеколюбие, не стала мучить меня самообразованием, быстро и толково разъяснила, что к чему, показала пример, выдала корзину нечесаной шерсти, добавила к ней разный полезный инвентарь и удалилась, оставив меня наедине с прядильным агрегатом.
На столе горела лучина, в углу перед иконами – лампада. От протопленной печи тянуло сухим жаром, травы на стенах пахли солнечным летним лугом и аптекой.
«Ну, поехали», – подумала я и в первый раз взялась за колесо…
…а спустя несколько однообразных дней и бессонных ночей руки действуют сами, и нитка без перерыва наматывается на веретено, ровная, тонкая и крепкая – любо-дорого поглядеть. Только уставшие пальцы немного ноют, напоминая, что к любому делу желательно подходить без фанатизма. Притормозив, я подняла голову и обнаружила рядом со светцом полную дымящуюся кружку.
- Спасибо. – На мой благодарный кивок в сторону печи домовой отозвался легким поскребыванием.
На Ягинином подворье их обитало много – и дворовой, и домовой, и банник, и овинник. Каждый был мастером своего дела, оттого казалось, что все в хозяйстве решалось будто бы само собой. Однако ни с кем, кроме домового, я до сих пор не встречалась и не общалась, только чувствовала их незримое присутствие всюду, куда бы ни пошла. Что и говорить, следили за мной в оба.
- Опять полуночничаешь? – Расшитая занавеска колыхнулась, выпуская хозяйку. Поверх длинной льняной рубахи Ягина накинула соболиную душегрею, толстая черная коса, обычно закрученная короной вокруг головы, сейчас лежала на хозяйском плече, подчеркивая белизну совсем не старческого лица и высокой худой шеи.
- Я вас разбудила? Извините.
- Не извиняйся, – Ягина бесцеремонно перехватила свисавшую с веретена нить, покрутила ее в пальцах и слегка улыбнулась: – Вижу, по сердцу тебе дело пришлось. Это хорошо.
- Думаю, все дело в прялке, – заметила я. – Она у вас волшебная, правда же?
- Небось думаешь, у старухи за что ни возьмись – все диковины алтынские? – поддела «старуха». – А не думаешь, как с таким богатством жить-то?
Я пожала плечами.
- Некоторые думают, что очень даже неплохо. Одна девица за диковины жениха продавала, и ничего, совестью не мучалась.
- Вот же бесстыдница, – Ягина опустилась в кресло-качалку. – Кто такая?
- Дочь весленьского посадника.
- Послал Вышний отцу заботу… И что, зажила хорошо?
- Нет.
- То-то и оно. Любая диковина тебя одарит, но свое возьмет, не отвертишься.
- Ваши бы речи да святогорским царям в уши. Они, знаете ли, тоже над своими сокровищами чахнут, как…
«…Кощей над златом», – конец фразы я проглотила, едва не поперхнувшись. Ягина внимательно глянула на меня из-под ровных темных бровей:
- Веслень, Святогорье… помотало тебя, девица по свету.