Между тем мой похититель отступил почти вплотную к забору. Вцепившись обеими руками в палку у горла, я старательно обвисала, шкрябала валенками по снегу и выгадывала момент. Деваться душегубу было некуда – привлеченный криками, с обоих концов улицы подтягивался народ, среди которого я почти с облегчением разглядела знакомые фигуры дружинного дозора. Плечистый усатый десятник споро загородил собой разъяренную царевну:
- Не дури, паря, - процедил он. По его знаку дружинники взяли нас в полукольцо. – Чего приглядываешься? На мне узоров нету. Отпусти девку, покуда без рук не остался.
Прижатая к чужой жесткой груди, я слышала, как клокочет в ней хриплое дыхание. Внезапно оно стихло, и палка, державшая меня за шею, одним концом съехала вниз. Похититель вскинул руку, и между посиневших пальцев блеснул тонкий ободок кольца. Мои волосы второй раз за это утро попытались встать дыбом. Этот гад и не думал прорываться к городским воротам, он собирался уйти прямо отсюда! И прихватить с собой меня.
Кольцо сверкнуло на солнце и, будто в замедленной съемке, серебряной искрой полетело в снег. Одновременно с этим я, выгнувшись до хруста в пояснице, изо всех сил наподдала по нему валенком, черный ворон спикировал сбоку на моего похитителя, а два дружинника дружно шагнули в разные стороны, словно почетный караул на смене. Из-за их спин, просвистев в воздухе, вылетел боевой топор. Державшая меня рука разжалась, и я грохнулась на снег, окончательно отбив спину.
В толпе ахнули, но все перекрыл голос Аньки:
- Маринка!
- Жива я, жива… ох! – я сцепила зубы, едва сдерживаясь, чтобы не заорать благим матом. Больно же, черт вас подери! Глаза упорно отказывались собираться в кучку, взгляд блуждал по безмятежно-голубому небу, только на долю секунды задерживаясь на сизых тенях, деловито снующих вокруг. Потом одно из теней приблизилась, загородила собой неприлично яркий свет и обрела странно знакомый вид.
- Что, девица, встать-то можешь?
- Могу, – без особой уверенности промямлила я, однако за протянутую руку взялась и даже ногами немного засучила.
- Подъем! – другой рукой знакомый незнакомец ухватил меня за плечо и одним махом вздернул вверх. А вдруг поняла, откуда знаю эту рыжую, как огонь, бороду.
- Савва!
- Он самый, – с усмешкой отозвался лучший друг царевича Ивана, а ныне голова славного города Вышеграда. В два хлопка обтряс снег с моей шубейки и спросил с запоздалой заботой: - Сильно приложило?
- Терпимо, - я наконец оглянулась.
У забора плечом к плечу стояла дружинная пятерка, между их сапог торчали безвольно раскинувшиеся ноги неудачливого похитителя. Не меньше десятка бравых ребят удерживали в стороне любопытствующий народ, там же Анька о чем-то рьяно спорила с плечистым десятником. Видимо, вспомнила свое журналистское прошлое и теперь активно рвалась к центру событий, но ее оттуда со всем почтением оттирали. Правильно делами. Выглядела подруга весьма боевито и вроде не собиралась вот-вот разродиться, но поберечься определенно стоило… Я поймала пристальный взгляд Палагны и повела глазами в сторону царевны. Не знаю, какие мысли на мой счет крутятся сейчас в бабкиной голове, ожидала ли она чего-то подобного, или я смогла ее удивить, но приоритеты нянька царевича умела расставлять правильно – не мной ей следовало заняться в первую очередь. Поглядев, как они с Дуней тихо семенят к Аньке с двух сторон, я снова повернулась к Савве.
- Давно не виделись, девица, – он белозубо ухмыльнулся, и стали вдруг очень заметны морщинки вокруг искристых светло-карих глаз, обветренная кожа и тонкая белая полоска шрама на правой щеке, будто приподнявшая рыжие усы с одной стороны.
- Давненько.
И, правда, как будто целую жизнь назад. Я осторожно повела плечами, поморщилась от неприятных ощущений, потом кивнула в сторону забора:
- Что с ним?
- Да уже ничего, – пристально оглядывая меня, проронил Савва. – Ярема у нас горазд топоры метать… Взглянуть не желаешь?
Вообще-то я действительно не желала. Количество мертвых тел, отсмотренных мною на этой неделе, уже превысило все допустимые нормы. Но было в Савкином голосе что-то такое, от чего я, помявшись, все же нехотя кивнула. Ладно, быстро гляну и тут же отвернусь…
Он сидел в сугробе возле забора, раскинув руки и ноги, тонкие, будто паучьи лапы. Одежда не по размеру висела на нем, как на вешалке. Затянутые серыми бельмами пустые глаза были выпучены, а сморщенное изжелта-бледное безносое личико казалось безмерно удивленным. Впрочем, наверное, кто угодно удивился бы, обнаружив у себя в голове топор.