Именно поэтому вместо холодных казематов или какого-нибудь карцера (которых, к слову, в местной казарме не оказалось вовсе) мы с Анькой сидели сейчас в теплой дружинной избе. И с любопытством оглядывали большую небеленую печь посередине, широкие лавки и полати над ними, тускло поблескивающее оружие на стенах и растерянную охрану, никак не ожидавшую узреть царевну на сносях в самом что ни на есть мужском логове. Попытки отправить оную царевну восвояси привели к тому, что интерьер вскоре дополнился дымящим самоваром, чашками, низкой баранок, мешочком сухарей и плошкой с вареньем. Соль тоже принесли, но я успела ее перехватить.
Большун уже даже не вздыхал, наблюдая, как мы без затей макаем баранки в чай.
- Ярема, - снова окликнул он товарища, - поди узнай, голова скоро ли придет…
- Вот-вот, пусть поторопиться, - кивнула Анька, поерзав. – А то у вас такие лавки жесткие, о да, я себе уже все сидалище намозолила.
Я укоризненно покачала головой:
- Анна Федоровна, имей совесть… Пуховые перины сама знаешь, где.
- Знаю, - согласилась подруга. В ее руках непостижимым образом материализовалась только что спрятанная мной солонка. – И, в отличие от некоторых, не собираюсь изображать из себя жертву полицейского произвола. Долго, во всяком случае.
- Некоторые – это ты про меня? – уточнила я.
- О да!
- Мм…
- Вот именно, – Анька сосредоточенно потыкала баранкой в соль и слизнула. – Сидели бы сейчас на перинах вместе.
Изловчившись, я повторно завладела солонкой:
- Ты почти навесила на меня чувство вины. Один вопрос: если бы здесь все же оказалось что-то вроде КПЗ, ты бы и туда пошла со мной за компанию?
- Хотела бы я посмотреть, кто бы нас туда впустил… - мечтательно проронила царевна, макая в чай теперь уже соленую баранку.
Я опять поймала взгляд гиганта дружинника. Теперь в нем отражалась не столько печаль, сколько задумчивость.
- Большун…
- Чего еще? – прогудел он.
- Что это была за нечисть – волкулиха?
- А то не знаешь?
- Первый раз слышу… и вижу.
- Да уж, не приведи Вышний такое увидать, - Большун покосился на Аньку. – Особенно бабе на сносях.
Я покивала, отгоняя некстати всплывшие воспоминания, потом спросила:
- Все же, кто она такая?
- Вештица… ведьма, стало быть. Умершая без покаяния, духом бесовским из могилы поднятая. Кровь пьет людскую али звериную, а как крови напьется, то может и личины менять. Чем тварь матерей, тем труднее ее распознать…
- А Савва сказал, что она, наоборот, принимает чужой вид, чтобы заманить жертву.
Дружинник задумался.
- Слыхали о таких. При жизни знатными ведьмами были, а после смерти, чтобы личину чужую принять, достаточно им набросить на себя кольцо из мочала или ремень козлиной кожи.
- То есть они… разумные?
- Все, что ведьма при жизни умела, то и после смерти сможет, - подтвердил Большун. – А дух бесовский ведет ее причинять людям всевозможные несчастья. И упокоить ее можно лишь железом благословленным или колом из осины. Хотя боярышник, говорят, тоже сгодится…
Мы с Анькой переглянулись, и подруга нахмурилась. Выходило, что недавняя упырица при жизни была очень сильной ведьмой. Сильной и хорошо подготовленной, если собиралась умыкнуть меня днем посередине христианского города прямо рядом с церковью… Осталось понять, на кой ляд я подобной ведьме сдалась. Может, перепутала с кем-то? Нет, тогда бы она не пыталась принять облик Лазаря, чтобы меня заманить. Теперь, как следует поразмыслив, я готова была признать, что личина оказалась качественной. Глаза и голос – уж точно. И все сработало бы, если бы с восприятием змея у меня не было связано некоторых, кхм… особенностей. Но откуда ведьме об этом знать? В общем, как это ни прискорбно, охотилась она точно на меня.