Прижавшись щекой к шершавому бревну бойницы, я одним глазом выглянула наружу. Остромир, стуча посохом по обледеневшим валунам, проковылял вдоль завала, потом обратно и остановился.
- Забились в свои норы жалкие, сидите, дрожите! Нет вам спасения! Всем вам гореть! Тьфу на вас, сучьи дети! Провалиться вам всем! Грязь, плевки собачьи!
- Иди отсюда, погань смердячая! – донеслось в ответ с сигнальной площадки. – С нечистью у нас разговора нет!
- Это правда, - подтвердил Большун, натягивая метровый лук.
Дружинники у бойниц сделали то же самое. На площадке хрипло прогудел рожок, и первая стрела со свистом унеслась в сторону бывшего печатника. Следом еще одна, еще и еще. Стреляли не залпом, а поочередно с разных сторон, будто проверяя что-то. Впрочем, результат можно было предсказать без труда – Остромир махнул посохом, и стрелы попадали на землю, все разом. Колдун же зашипел, как проколотое колесо, татуировки на его лице почернели и задымились.
- Эк его корежит, - Большун покачал головой и спустил тетиву. Потом перекрестился и достал новую стрелу. – Сейчас еще добавим.
До меня понемногу начало доходить:
- Стрелы заговоренные?
- Да Вышний с тобой… Железо доброе, дерево да перо, а более ничего.
- Тогда зачем все это? В него же не попасть. – Я снова выглянула наружу. Стрелы посвистывали, колдун махал руками, раскачиваясь из стороны в сторону, будто дерево в бурю. Черный дым валил от него, как от горящей покрышки.
- А вот затем, - дружинник подвинул меня и снова навострил лук. – Смотри, как его сила черная изглодала. Одни кости остались. Человеку с такой силой долго не сладить. А в этой погани души уже нет, плоть протухла. Глядишь, сам скоро свалиться…
Вот оно что. Черная сила, ну да… Остромир, как ни крути, был человеком и, если позволил завладеть собой, то, видимо, без остатка. Может, действительно думал, что справится, совладает, может, надеялся заполучить смертельное оружие и поквитаться со всеми врагами. Но он просчитался. Черной силой не завладеть, она сама завладевает теми, кто к ней приходит. Как Остромир… как Еруслан Великий Полоз… и цена всегда одна и та же.
Резкий порыв ветра пронесся вдоль стены, срывая с нее не до конца счищенный снег. Ясное небо как будто выцвело, посерело, синеватая мгла затянула солнце, погасив теплые краски дня, взамен окутав мир призрачной пеленой. Пущенные стрелы увязли в ней намертво. Черные тени пробежали по камням от берега, дотянулись до стен и с шипением заклубились черным дымом у подножия.
- Господи боже, - глядя на все это, я тоже чуть было не перекрестилась. Большун ободряюще похлопал меня по плечу:
- Не бойся, девица. Отец Спиридон как к нам из обители приходит, так благословить не забывает. В прошлый раз крестным ходом весь город обошли, темной погани теперь к нам ходу нет!
Отец Спиридон? А, тот чародей милостью божьей из Илиной пустыни, о котором говорила Анька…
- Мертвечиха сегодня зашла, - пробормотала я, вглядываясь вниз. Там вовсю клубилась вязкая чернота, выплескивались длинные языки сажи и облака невыносимой вони. Но стенам как будто вправду ничего не делалось – копоть ложилась на них и тут же осыпалась мелкой серой пылью. Похоже, это и есть благословение в действии.
Я подняла голову и посмотрела по сторонам.
Дружинники у бойниц больше не стреляли, но держали луки наготове. Они были спокойны и собраны. Они три года сражались здесь, в этих забытых богом лесах, сражались с живыми, но если надо, готовы были сразиться и с мертвыми. Биться – чтобы жить, а не чтобы убивать. И в них не было ни страха, ни гнева, ни ярости, а была спокойная готовность стоять и выстоять, что бы ни случилось. И их решимость была еще одной стеной, о которую бессильно разбивалась черная дрянь.
- Сейчас соли заговоренной притащат, подсолим мразину эту, - сказал Большун.
Я кивнула. Что ж, им тут виднее…
Скрюченная исходящая черным дымом фигура на берегу с натугой распрямилась, руки, бледные до синевы, с силой обхватили посох. Остромир вскинул голову, его лица уже не было видно.
- Проклина-а-а-ю-у-у!
От звериного воя содрогнулся берег, внутри завала застучали осыпающиеся обломки, а Остромир замахнулся и ударил посохом по большому, словно Гром-камень, валуну. От тяжелого гула на миг заложило уши. По завалу пошел треск.
- Вот же бес окаянный!