- Угу. Сначала думала, что ребенком, принесенным в жертву, был Влес. Это объяснило бы его пламенную нелюбовь к змеям… Но какой из него сын русалки? Он же вашего рода, из асов, правда? Он тот, кого мать благополучно спрятала в Ирии. И потому его папаше-маньяку пришлось жениться второй раз и делать нового сына, чтобы было, кем расплатиться по счету.
Кресло-качалка мягко качнулось вместе с задумчивой хозяйкой. Подождав, но и не дождавшись ответа, я пробормотала:
- В пещере Лазарь назвал его братом.
- Так и назвал? – глухо спросила Ягина.
- Да.
- От же, грехи наши тяжкие… – Ведунья протяжно вздохнула.
- Нет, не наши! – сердито перебила я. – Совсем не наши, не надо перекладывать с больной головы на здоровую.
Ягина выпрямилась:
- Засиделись мы с тобой, Марина. Для работы день отведен, а ночью спать надобно. Ты, девица, кончай ночами колобродить, а то сама мечешься, и меня зазря тревожишь. – Она поднялась, плотнее запахнула душегрею. – Ступай-ка на печь. А коли не спиться, домовой тебе песенку споет.
- Момент! – Я хлопнула ладонью о стол. – Можно мне все-таки закончить?
- Завтра закончишь.
- Я не про работу. Вы ведь тоже не считаете это справедливым, правда? Тогда скажите, почему дети должны расплачиваться за отцовскую жадность и подлость? Разве какой-то свихнувшийся мажор имеет право разменивать их жизни на свои хотелки?
- Разошлась ты, Маринка, ой не к добру.
- Да что вы, я само спокойствие. Просто не понимаю, как все вы… – я обвела рукой избу, имея в виду вовсе не ее. – Вы все… могли покойно смотреть на это и ничего не делать! Просто смотреть – и ничегошеньки не делать!
- Все сказала? – Ягина глянула на меня свысока. Я ответила ей мрачным взглядом исподлобья. Все же ведунья оказалась кремень, мои речи разбивались об нее, что волны о берег. Что бы еще такого сказать, чтобы наверняка проняло? Была бы я змеей, пульнула бы огнем, как когда-то в Аггатияра… А, кстати!
- Так говорите, правда одна на всех – и на людей, и на змеев, и на асов небесных? Удивительно, а на деле совсем по-другому выходит. Говорите, правда силу дает, а не сила правду? Да неужели? Почему тогда правыми оказываются именно те, кто изначально сильнее, а слабые идут лесом? Что это за тропа такая непустая, которая ведет к тому, что от века положено? Кем и на что, простите, положено? – Я издевательски присвистнула, понимая, что безнадежно перегибаю все возможные палки и через минуту от меня останется мокрое место. Но отступать было некуда, и я продолжила, старательно копируя манерные интонации мамаши двоечника Вольского: – Вы меня, конечно, извините, но в каком законе такое прописано? Странные какие-то в вашем Ирии законы… только для своих, для ирийских. А остальные, стало быть, рылом не вышли? Ну да, ну да. Властимира-то мама спасла – это хорошо, это правильно. А до русалки с ее сыном никому дела нет. Да этих русалок, наверное, в любом пруду хоть ведром черпай. Одной больше, одной меньше, кто их там счита…
Голос внезапно пропал, и пару секунд я недоверчиво хватала ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. Ягина, прямая и непреклонная, будто статуя, с высоты приморозила меня взглядом. Как ни странно, это только подхлестнуло. Нашу песню не задушишь, не убьешь! Размахнувшись, я от души хлопнула глиняной кружкой об пол и потянулась к поставцу в виде летучей мыши.
- Сядь уже! – отмерев, хозяйка с силой толкнула меня на лавку. – Нашлась тоже богатырша… Думаешь, посуду мне побьешь, и все по твоему станет?
Я помотала головой и покосилась на прялку, прикидывая, не зафутболить ли ее об стену? Прялку было жалко, да и рука не поднималась варварски ломать почти музейный раритет. Но ради дела придется себя пересилить.
Ягина перехватила мой взгляд и правильно его истолковала:
- Вот же неуемная. Все дни такая тихая, послушная была, а сегодня, прости Вышний, какой бес в тебя вселился?
Я пожала плечами, потом подумала и некультурно ткнула пальцем в хозяйку. Та недоверчиво выгнула бровь. Не понимает? Ладно, придется объяснить наглядно. Вскинув голову, я прошествовала к печи, пошарила там под подушкой и вытащила плоский темно-серый кругляш на тонкой тесемке. В первый же день в гостях у ведуньи я вновь обнаружила оберег на своей шее, но тотчас сняла и с тех пор всячески избегала к нему прикасаться. Но сейчас, ощутив в ладони знакомое чуть зудящее тепло, вдруг успокоилась и даже приободрилась, как при встрече со старым другом.
Выложив его перед Ягиной, я воинственно подбоченилась.
Какой бес, уважаемая ведунья?