Ну что там делается в нем?
* * *
Рада Вам сообщить, что я верующая,
православная в третьем поколении...
Я предпочла бы славянские языки, но
меня там бы совсем съели с моей
жидовской рожей.
(Из писем Н. Мандельштам)
Спи, христианка в третьем поколенье,
спи с жидовской рожей и крестом.
Что за счастье чахнуть на коленях
пред твоим дымящимся костром!
Спи, старуха с ястребиным клювом,
сморщенная, ссохшаяся жердь,
наконец, и ты познала кувыд*,
отлетев в заоблачную твердь.
Наконец, и ты познала кувыд,
обратясь в бессмертие свое,
обратив в перо уста и губы,
ты вернула быту бытие.
Пусть тебе приснится под каштаном
музы дословесная пора,
когда брали всех, но с Мандельштамом
вы еще курили до утра.
_________________________
*Признание, уважение (евр.)
И Кура курилась под Тифлисом,
в разговор все ввязывался Дант,
Эривань, руно и кипарисы,
Коктебель, Колхида, музыкант -
Ваш сосед, старик, еврей, бродяга
Сердцевич - чего там - все равно...
Помнишь ту пленительную влагу,
в кружках кахетинское вино?
Ну, а тень державного Сучана
шла уже за вами по пятам.
Увези, дурища, Мандельштама!
Все сожги! Отдай все за пятак!
Что в них, в этих шорохах и звуках,
в этой бездревесности листа?
Мир не сдох! Жирел себе на муках,
даже под распятием Христа!
Ах жена, Надежда, Саломея,
вкус соломы сладок и зернист -
кто тебя судить теперь посмеет,
в третьем поколенье кантонист?
Здесь, во тьме, где глухота паучья,
где провал сильнее наших сил,
ты несла природы полнозвучье
так, что голос крови отступил.
Нет, не жребий - даль и ныне мглиста,
с крыльев отрясает воду гусь.
Спи спокойно, внучка кантониста!
Да не позабудет тебя Русь!
* * *
Над третьим рейхом музыка звучала,
над третьим рейхом музыка плыла,
и плоть ее народная крепчала,
ликуя, пламенея и пыля.
В руках упорных спорилась работа,
в умах покорных вызревал металл,
в одном строю заботой на заботу
друг другу каждый дружно отвечал.
Я вижу их, уверенных и сильных,
с детишками святой голубизны,
в пивных парах и снах любвеобильных,
невольников добра и новизны.
Я вижу их, и тихих, и речистых,
то с чижиком, то с пыжиком в глазах -
им Рейн внимал, сверкая, как монисто,
с афиш мясисто улыбался Бах.
Хоральный гимн под сводами отчизны,
парад и пляска, свадьбы при свечах,
мы рождены, чтоб сказку сделать жизнью,
чтоб жизнь нести на собственных плечах...
Великий дух, арийства гордый гений,
взошел, как хлеб в ухоженной печи,
росли огни, вальсировали гены -
ключи души и мужества ключи.
Ничто еще беды не предвещало,
лишь музыкой был воздух напоен,
лишь в соснах трепетало то начало,
что после все же стало тем концом.
О музыка, ну что же я затеял
судить тебя, рассудку вопреки?
Но кто еще, скажи мне, так умеет
держать нас пресвятейше за грудки?
Какой еще, скажи, сравнится фюрер
с твоим уменьем - о бескровность пил! -
будить в нас эту кровь безумных фурий
и плоть, и дух по-своему лепить?..
Под третьим рейхом догнивают кости,
но музыка... Но музыка звучит.
Она добра. Она не помнит злости.
Лишь пепел почему-то все стучит.
* * *
- Холокост, холокост! Надоело, пожалуй, -
всё евреи, евреи. Ну было - и что ж?
Сколько можно давить на всемирную жалость
и лелеять в груди этот чертовый нож!
- Что ответить тебе? Ты расстроен немного
и застенчив не в меру, и крайне смущен,
ну, конечно, приятней и легче дорога,
где по моде и лепет, и трепет времен.
Ты включен в большинство или просто допущен
к величавому трону побед и литавр,
под которым ты чуть укрупнен и улучшен,
позабыв, что ты все же немного картав.
Ну да Бог тебе в помощь! Я сна не порушу,