а здесь - на земле, среди крови и жил?
Когда же, когда же, - кричу невпопад, -
не слава отчизны, а поле и сад,
не трижды крещенного слова в висок,
а трижды взращенного хлеба кусок?
Не хлебом единым! - несется в ответ
из тысячи глоток сквозь тысячу лет.
Россия, Россия - родней не дано -
то сила одна, то бессилье одно.
* * *
Какому хочешь чародею...
(А. Блок)
Твой голос понять никогда не смогу
и плач твой унять не сумею.
"Ты вся не отсюда", - сказав, не солгу,
да вот не привычен к елею.
Кружат и кружат над тобою слова,
стоят чередой чародеи.
Как прежде, твоя разбитная краса
томит их высокие шеи.
Давно ты не носишь платка до бровей,
но взор так же полон тумана.
Кому ты сегодня подбросишь идей,
чей бред вознесешь над обманом?
Но вновь той же почвою дышит судьба,
и месяц глядит косорого,
и вновь по пальбе отвисает губа,
и новый жених у порога.
Я двадцать лет в отчизне не был
1
Россия. Первые пролеты.
Электровоз-энтузиаст.
Мне все мерещилось, что кто-то
меня поймает и предаст.
Мелькали избы и сараи,
лес обступал и мчался вспять,
стучала дверь железным краем,
тщась тоже, видно, настучать.
И, вроде, не было причины,
и век, как будто, был другим,
но натиск клейкой паутины,
казалось, был необорим.
Кружась, ссужался обруч неба,
вагон шатался и дрожал,
я двадцать лет в отчизне не был,
а словно бы - не уезжал.
2
Думал, что ось пошатнулась земная -
это от ветра качнулся фонарь.
Вольные тени, судьбу проклиная,
слезы роняют на новый букварь.
Снова с азов по складам, по словечку,
снова осечка, а где - не понять,
снова на бой, с кочергой или свечкой,
Бога уважить и черта унять.
Буквы поплыли, смешались знамена,
снова в вождях оказались не те.
Вроде бы - роды. Но мать и ребенок
снова остались в одной наготе.
Рвался я к ним, пересудам внимая,
веря, что главное - новый букварь,
думалось, ось пошатнулась земная,
а на поверку - всего лишь фонарь.
3
Пока великая держава
народ держала на замке,
чтоб ни зараза, ни отрава
свободной жизни вдалеке
к нему, не дай Бог, не пристали,
так замечательно легка
была роль первой быть по стали
и по надоям молока,
по самолетам и ракетам,
по битвам с теми, кто во зле,
во имя счастья человека,
во имя жизни на земле.
Величью не было предела,
победам не было конца,
когда нежданно и несмело
замок сорвался вдруг с кольца.
И все. И кончилось величье,
и обнажилось, что под ним
успехи были, в общем, птичьи
и вмиг развеялись, как дым:
надои, плавки, урожаи,
народов дружба на века -
лишь цепи ржавые держала
державы грозная рука.
И не моргнув, за подаяньем
усердно потянулась к тем,
чьи нищету и увяданье,
круша, показывала всем.
Ну а народ - защитник града...
Он разглядел ли, наконец,
что там, за запертым фасадом,
носил колпак, а не венец?
4
Все еще модно в плохую погоду
грустные токи души воспевать,
праздно томиться и музе в угоду
красочно, зримо и звонко страдать.
Что нам накал разудалого лета!
Локон печали венчает висок.
Свет панихиды - и мера, и мета
духа познанья глубин и высот.
Дождик с утра - и глядишь: деловито
вмиг под пером побежала строка,
рвется и стонет в ней сердце пиита,
болью веков заболев на века.
Нет уж теперь ни веселья, ни жизни,
только святейшей водицы лохань -
слезы любви к обманувшей отчизне
да увлажненной поэзии ткань.
* * *
Ну какие еще проблемы?
Ну какие еще дела?
Солнце вышло,
обед отменный,
тишина на уста прилегла.