средь пышной зелени вокруг,
когда кроваво-красной вишни
Марии захотелось вдруг.
- Будь добр, - она пролепетала,
потупив долу кроткий взгляд, -
сорви мне вишенку, Иосиф,
во мне ребеночек зачат.
Иосиф, вспыхнул чуть смущенно
и не без грубости сказал:
- Пускай тебе срывает вишни
тот, кто ребеночка зачал.
Но тут из чресл его Марии
им голос был, суров, как сталь:
- Пригни ты вишню, что повыше,
чтоб мать моя могла достать!
И тут же вишня наклонилась,
и в руки матери легла,
- Иосиф, зри! - она вскричала. -
К нам сила неба снизошла!
О как глядел Иосиф тупо,
рассудок словно потеряв,
он бормотал: - Прости, Мария,
я был не прав, я был не прав!
Потом Мария съела вишен,
как кровью, соком налитых,
потом совсем отяжелела,
как будто дело было в них.
А разрешившись, на колени
свои младенца уложив,
она спросила его нежно:
- Скажи сынок, как будем жить?
- Сперва мне быть, маманя, мертвым,
подобно камню, что в стене,
затем придет великий траур,
печаль великая по мне.
Но днем пасхальным я воскресну
и, воссияв, не премину
назначить свет луны и солнца
светить по слову моему.