От нашего лагеря вдоль протоки бежит, извиваясь, лесная стёжка, усыпанная сосновыми шишками и пахучими иголками. Во многих местах прямо на ней попадаются норы, вырытые бобрами. Эта маленькая стёжка с утра будоражит наше воображение. Нам почему–то кажется, что если пойти по ней, то она обязательно приведёт к какому–то очень интересному и любопытному месту: может быть, к шалашу смолокуров, почему–то представляющемуся нам в виде старинного индейского вигвама из романов Фенимора Купера, или к домику рыбака, а может быть, и к отдалённому табору колхозных косарей, затерявшемуся среди необъятных мещерских мшар.
Только лишённый воображения адмирал скептически цедит сквозь зубы:
— Куда–нибудь на скотный двор приведёт — не иначе. Вот увидите.
Но таинственная тропинка оказалась хитрее всех нас. Пробежав несколько сот метров вдоль протоки, она юркнула в небольшую ложбинку, перемахнула через маленький дощатый мостик и, вспорхнув на косогор, остановилась на большой лесной полянке. Прямо перед нами стоял добротный пятистенный дом, на крыше которого по белому фону были чётко выведены Цифры — 57.
— Что это? — растерянно проговорил адмирал.
— Кордон, наверное, — ответил Лешка, махнув рукой на номерной знак: такие знаки выведены на домах веников, чтобы по ним легче было ориентироваться с самолёта.
Слушайте, а может, это и есть тот самый кордон 273, в котором бывал Паустовский? — осенило вдруг Серёжку. — Ведь он где–то в этих местах находится.
— А номер? — засомневался адмирал.
— В сенях раздалось чьё–то осторожное покашливание, заскрипели половицы, и на пороге с косой в руках появился невысокий бородатый старик.
Это было так неожиданно, что нам показалось, будто он шагнул к нам прямо из той старинной притчи о волшебном стёклышке, о которой рассказывалось в начале книги. Только на голове старика была надет вполне «земная» фуражка с двумя медными дубовыми листочками, свидетельствующая о его принадлежности к многочисленному отряду мещерских лесников.
— Желтов, — поздоровался он.
Представьте себе, что где–нибудь на Невском вы случайно повстречались с элегантно одетым молодым человеком в цилиндре и с тростью. Он взглянул бы на вас и сухо отрекомендовался: «Евгений Онегин». Или на каком–нибудь молодёжном балу вы увидели бы не знакомую молодую девушку, танцующую мазурку с гусарским офицером. «Как? Неужели вы не узнаете? — ответили бы вам. — Да ведь это же Наташа Ростова из «Войны и мира».
Примерно такое же впечатление произвела на нас и эта встреча на лесном кордоне. Нам всегда очень нравился чудесный рассказ Паустовского «Кордон 273». Но, честно говоря, мы относились к нему как обычному художественному произведению, созданному фантазией автора, а к его герою — «обветренному старику в выгоревшей зелёной фуражке со значком объездчика на околыше» — как к самому настоящему литературном образу. И вот этот «образ» стоял перед нами на пороге избы в белой майке и сдвинутой набекрень фуражке и хитро улыбался из–под своих мохнатых, выцветших на солнце усов.
Благодаря Паустовскому желтовский кордон уже давно превратился в место паломничества туристов, а сам Алексей Дмитриевич стал чуть ли не штатным экскурсоводом: ничего не поделаешь, приходится расплачиваться за широкую литературную известность. Летом проплывающие по Пре туристы атакуют его вопросами: когда здесь бывал Паустовский, где жил да как написал рассказ.
Но Желтов только руками разводит: жил на сеновале, охотился, ловил рыбу — «стоящий мужик». А как писал? Кто ж его знает, это уж у него самого спросите.
Рассказ Паустовского он, конечно, читал, и читал не раз, — не каждому ведь выпадает счастье ещё при жизни стать литературным героем. Первый раз прочитал и не поверил. Неужели это о здешних местах написано, неужели правда, что нет их красивее на всем свете? А потом прочитал второй, третий раз–верно все написано, правильно. И места здешние, знакомые. Только смотреть на них надо по–особенному, не каждому они свою красоту открывают…
Наверное, в этом–то все и дело. Сотни туристов проезжали мимо этих мест, проходили десятки охотников, и, наверное, им тоже нравились эти сосновые боры и лесной кордон на пригорке. Но только Паустовский открыл для всех нас эту красоту, потому что взглянул на неё по–своему, через стёклышко своего восприятия, и все вдруг удивлённо заметили: «А ведь действительно как красивы и прекрасны эти места».
В рассказе «Кордон 273» есть знаменательные слова: «Мы привыкли говорить «левитановские места» и «нестеровская Россия». Эти художники помогли нам увидеть свою страну с необыкновенно лирической силой». Так и Паустовский тоже помогает нам видеть красоту этих заколдованных мест, передаёт очарование этих боров, трав и великой тишины, которое охватывает вас в мещерских лесах.
Как Левитан и Нестеров, Паустовский тоже создал свою удивительную сказочную страну, в которой он сам является «проводником по прекрасному». И вот сейчас мы и находились на этой «паустовской земле», где глухие затоны таинственной Пры терялись в сумраке прогретых лесов, лежали под деревьями слои сухих шишек, в которых нога тонула по косточку, звенел воздух от взмахов птичьих крыльев и где волнами набегали на вас лесные запахи: дыхание можжевельника, вереска, воды, брусники, гнилых пней, грибов, кувшинок, а может быть, и самого неба… И желтовский кордон был частью этой огромной и прекрасной земли.
Разговаривать с Алексеем Дмитриевичем одно удовольствие. Мы сидим на крылечке и слушаем его рассказы о здешних новостях: и о том, что лето нынче сухое, знойное, того и гляди жди пожара («смотрите, костры как следует заливайте»), и о том, что Пра мелеет из года в год и, если так дело пойдёт дальше, пропадёт река, и о бобрах, которые водятся в протоке («мельче стало, вот и уходят бобры»), и о малине, которая растёт на болотистых берегах озера Орсо, и о том, что лесникам повысили зарплату и жить стало совсем хорошо.
Хоть Алексею Дмитриевичу и за семьдесят, а выглядит он довольно моложаво: густая с проседью «толстовская» борода, живой острый взгляд, крепкая загорелая шея, мозолистые руки, привыкшие к любой работе.
— А с чего мне болеть–то, — весело улыбается он, — работа у меня здоровая, воздушная.
Когда мы, напившись чудесной студёной воды из колодца под косогором, покидали кордон, лесник крикнул нам вдогонку:
— Вы на Орсо путь держите? Гляньте там с наблюдательной вышки — неровен час где–нибудь дымок появится. Одна искра, и пойдёт полыхать…
Пожары и сейчас представляют большую опасность для мещерских лесов, а в старину они были настоящим бичом. Огонь безжалостно уничтожал народное достояние, на больших площадях дотла выгорали знаменитые сосновые боры. Да и мещерские деревни тоже были подвержены страшным пожарам, особенно в ветреную и сухую погоду. До революции по количеству пожаров Рязанская губерния занимала одно из первых мест в России: сорок пожаров в год на сто населённых пунктов. Ежегодно горел чуть ли не каждый второй дом. И тянулись по российским дорогам в города вереницы погорельцев, чтобы хоть как–нибудь прокормить милостыней себя и своих детей.
…Тропинка выводит нас на просёлочную дорогу. Добежав до лесного озера Шуи, дорога резко сворачивает влево и незаметно начинает взбираться вверх. Здесь, на небольшом песчаном холме, заросшем соснами и ельником, и находится желтовская наблюдательная вышка. Как и все подобные вышки, она сделана из сосновых брёвен, скреплённых железными скобами. Наверху — площадка для наблюдения.
Отсюда лес просматривается на много километров. Стоит леснику заметить дымок, как он тут же сообщает об этом в лесничество или в ближайшую деревню (многие вышки телефонизированы). В каждом лесничестве висит на стене карта лесных угодий, разрисованная какими–то на первый взгляд странными и непонятными кругами с делениями. Непосвящённому в таинства лесного дела эти круги и квадраты кажутся бессмысленным нагромождением линий. А на самом деле в них скрыт большой и глубокий смысл. К центру каждого круга, обозначающего место, где стоит наблюдательная вышка, прикреплена нитка с иголкой, а сам круг, как компас, разбит на 360 градусов. Одному леснику с вышки видно только одно направление, где возник пожар, другому — другое. По их сигналам и переставляются нитки на карте. По точке их пересечения и определяется место возникновения пожара. Очаги пожара, как правило, обнаруживаются очень быстро и уничтожаются в самом зародыше.