Словно угадав его мысли, Рацца задержался возле него. Рука старейшины в черной эластичной перчатке легла на шлем Ната.
– Ты самый лучший из них, Нат, – тихо сказал жрец. – Не забудь об этом, когда придет момент. Сделай свой выбор и убей. Это то, чему тебя учили. Глаза и уши да не подведут тебя, а голос твой пропоет боевую песню. Это все. И не забывай: в образе дракона заключена смерть.
Затем длинная тень старейшины отодвинулась на несколько шагов назад. Жрец поднял руки к небу. Лошади, которых удерживали девушки-грумы, испуганно заржали и нервно заметались по загону, взрывая песок. Нат попытался различить в этой разноголосице крик Кари, своего рыжего жеребца, и с неким удовлетворением подумал, что уж кто-кто, а его Боа знает, как обращаться с лошадьми. Раз она держит в руках поводья, то наверняка Кари даже гривой не тряхнул, успокоенный ее присутствием. Вслед за мыслями о рабыне, перед глазами возник ее образ: плоское лицо, маленький, почти отсутствующий нос, глаза-щелки. Длинные черные волосы с торчащими вихрами спадают до зада, маленького и крепкого. Очень темная кожа и – как у всех ее сородичей-гидрофагов – огромные груди, словно бы отнятые у антилопы и в шутку приделанные к ее мелкому телу. Нат уже знал, что Боа станет в его поисках настоящим козырем. Истинным козырем.
– Час расставания пробил! – внезапно провозгласил Рацца. – Ваша миссия начинается. Летите, как свет, разрушайте, как пожар. Помните, что вы – дети пламени. В вас заключена ярость людей солнца, людей зноя, людей лета. С этого мгновения вы становитесь рыцарями огня. По коням!
Грумы подвели лошадей, чьи вертикальные зрачки сузились до предела под натиском ослепительного света. Как Нат и думал, его Кари был единственным, кто не кинулся рыхлить землю: его копыта остались глянцевыми. Нат вскочил в седло, ощутил шелковистую гриву коня и запах его пота. Едва просунув ноги в стремена, Нат приказал себе смотреть только вперед, приковать взгляд к линии горизонта, вернее, к той области, где земля и небо сливаются в одну густую пелену.
Отдав последние наставления, которые Нат уже не слушал, Рацца торжественно хлестнул каждого коня по крупу. Вновь раздалось ржание, и кони ринулись бешеным галопом, оставляя позади себя вихри песка.
Через десять минут этой отчаянной скачки Нат сверился с компасом, вделанным в луку седла, и заставил Кари направить свой бег точно в нужную сторону. Боа уже отставала на несколько корпусов. Неудивительно: с вьючной лошадью, несущей на себе столь ценный груз в обтянутых тонкой кожей ящиках, нельзя обращаться иначе как очень бережно.
Север… Вот они и начали свой путь на север, навстречу дождям, крохотные рыцари ничтожной армии, идущие в атаку на черные тучи, на горы клубящейся влаги, откуда вскоре прольется их смерть.
«Вы – герои нашего народа, людей солнца, – не раз говорил им Рацца, великий мастер поиска. – Вы герои неравной битвы, заранее обреченной на поражение, но каждая рана, нанесенная врагу, означает для нас одну спасенную жизнь…»
Нат спустился с гребня дюны. Отсюда он по крайней мере больше не мог видеть скалу. Нат натянул удила, чтобы дать время Боа догнать его. Она была немой, как и все рабы-гидрофаги, которым, перед тем как взять их в услужение, отрезали язык, чтобы между хозяином и слугой не установилось никакой привязанности. Однако здесь, среди пустыни, присутствие этого существа неожиданно стало важным.
Нат покосился на нее. На ее тщедушном теле с выпирающими костями огромные груди выглядели каким-то уродством. От неровной трусцы ее лошадки эти объемистые железы соударялись, и Нат отчетливо слышал слюдяной шелест наполняющих их кристаллов. На мгновение ему стало тревожно.
– Ты все еще сухая? Уверена? – крикнул он.
Боа утвердительно кивнула и, бросив поводья, охватила ладонями свои соски и прижала их друг к другу, после чего нарочитой улыбкой дала понять, что ей совсем не больно, а значит, в ее груди нет сейчас ни капли жидкости. Это успокоило Ната, и он сосредоточил свое внимание на дороге.
Неписаный устав странствий требовал от рыцаря посвящать долгие часы своего безмолвного пути подведению итогов собственной короткой жизни, дабы явиться в иной мир в полном согласии с самим собой. Но с течением лет возраст искателей снижался, и на подведение итогов требовалось все меньше времени. Да и к какому заключению мог бы прийти Нат? Он ничего не знал, кроме наставлений Раццы, закопченных от дыма пещер для ритуалов, испытательных состязаний, отрешения. Нет, у него не было никаких подлинных воспоминаний. Но, возможно, это к лучшему: ему не о чем будет жалеть в решительный момент. Здесь Нат прикусил язык. Подобные мысли недостойны искателя. Он должен быть преисполнен ликования, ведь ему предстоит такое великое дело; он должен раздуваться от гордости, он… Все так, но его сердце словно окаменело. Нат убеждал себя: это лишь ступор из-за отъезда, временное оцепенение оттого, что все вдруг так круто изменилось.
Но внушение не помогало. Он вспомнил о своем намерении подвергнуть себя наказанию. Непременно, сегодня же вечером он исполнит свое решение! Хорошая епитимья, выбор которой он предоставит случаю… и рукам Боа.
Чтобы избавиться от мрачных мыслей, Нат погрузился в созерцание простиравшейся вокруг белесой голой равнины. От вида этой чистой красоты у него комок подступил к горлу. Как он любил эту пылающую пустоту, эту мертвую обнаженность камней – высохших, раскаленных, покрытых трещинами. Нетронутое пространство, мучительно-прекрасное небытие, чье сверкающее великолепие научил его любить Рацца. Лицо Ната исказилось под каучуковым шлемом. Подумать только, всего через несколько недель все это будет разрушено дождями! От непрерывных ливней вода постепенно проникнет сквозь затвердевшую корку песка, размоет ее. Семена, спящие глубоко под поверхностью, там, куда лучи солнца не отваживаются заглядывать, распустятся почками, выбросят щупальца побегов к обложенному тучами небу. И в немыслимо короткое время пустыней завладеет зеленая скверна. Деревья, кусты, трава… Этот суетливый мягкотелый мир листьев и тягучих растительных соков. Леса и луга поглотят величественную наготу песка, зеленая язва распространится по всей планете; это будет время дождей, росы, непреходящей сырости. Невыносимая влажность превратит воздух в тошнотворный туман, пропитанный запахами гниющей земли. А в довершение всего, отвратительные цветы раскроют свои яркие венчики и начнут испускать зловоние…
Да, природа перейдет в наступление… Ужасная природа, порожденная водой, порожденная мочой грозовых облаков. А наводнения! А озера, пруды, реки! Их высохшие русла снова наполнятся бурлящими потоками… Для обитателей утеса тогда начнется тревожное время. В пещерах специальные патрули будут то и дело осматривать стены, отыскивая места проникновения болезнетворных паров влаги. Начнется время осушающих огней, время ревностно поддерживаемых очагов. Груди рабынь-гидрофагов в два раза увеличатся в объеме, превратятся в тугие шары плоти с проступающими изгибами вен.
Снаружи, у порога пещер, будет бродить смерть – драконы, пробудившиеся с дождем, драконы, голодные после спячки. И тогда женщины и дети начнут исчезать.
Нат так сжал кулаки, что наполовину расслоившиеся перчатки оставили на его ладонях липкий след.
Шесть месяцев. Надо выдержать шесть месяцев, прежде чем вернется зной, прежде чем солнце вновь обретет свою силу и выжжет всю растительность. Тогда листья пожелтеют и станут жесткими, как змеиная кожа. Деревья начнут валиться, а трава превратится в жалкие клочья соломы. Цветы будут зиять мертвыми чашечками, едва прикрытыми обгоревшими лепестками. Вместе с жарой придут лесные пожары; они ускорят разрушение.
И уж тогда они выйдут из пещер! Выжившие обитатели скалы столпятся у порога своих гротов, чтобы посмотреть, как очищающее пламя несется к горизонту. Отвратительный зеленый покров будет поглощен огнем, на месте сожженных джунглей вновь утвердится пустыня, простор, лето… Драконы, эти хищники дождя, кинутся прочь от новоявленного пекла, ища спасения в оцепенении, превращаясь в окаменелости с едва тлеющей жизнью.
Сезон огня подарит детям огня шесть месяцев беззаботной жизни. Затем цикл войдет в следующую фазу, и борьба продолжится вновь.