Люси думала об этом всю дорогу до дома. Леви говорила о поддержке и понимании, а Мавис о честности. Неужели, поддержка, понимание и честность – три кита, на которых держатся здоровые счастливые отношения. Люси задумалась, переходя дорогу. Во всех ее отношениях так или иначе присутствовала симпатия. Она никогда не встречалась с людьми, которые ей были безразличны. И за последние годы только отношения с Локи были основаны на честности, понимании и поддержке, но и этого оказалось недостаточно. Может быть, она не была создана для отношений, и любовь просто не была прописана в ее истории? А может, она еще не нашла нужного человека?
Хотя где-то на периферии сознания она понимала, что нашла. Но потеряла.
Словно вторя голосу в голове, по улицам Нью-Йорка раскатом прокатился грохот грома, и в одночасье крупные капли дождя ливнем упали на город. Люси раздраженно выругалась, прикрыв голову сумочкой, и ускорила шаг.
Манхэттен – огромный живой организм со своими правилами и порядками. Следуй им, и твоя жизнь будет представлять кадры из «Секса в большом городе». Люси была ребенком Манхэттена. Она выросла на Верхнем Ист-Сайде в квартире с двумя уровнями, окнами, выходящими на Эмпайер Стейт Билдинг и двумя горничными, которые часто угощали ее вкусной выпечкой. Она знала жестокие правила игры, и прекрасно осознавала, что жизнь, царившая в корпоративном мире Нью-Йорка была безжалостна, и Люси с самого детства жила по правилам, которые устанавливал этот город.
Пробуждение в полшестого утра, чтобы успеть на пробежку по Центральному парку под громкую музыку в наушниках; заготовленная с вечера одежда и пара дежурных фраз, которые должны прозвучать в разговоре с коллегами; кредитки, разложенные по разным карманам и пара баксов наличкой для таксиста и мелочь, предназначавшаяся для кофе. Истинный нью-йоркец должен забежать перед работой в кофейню за горячим напитком и легким перекусом в виде упакованных в бумажный пакет бубликов, круассанов или любой другой выпечки. Нью-Йорк не признавал слабость и вежливость, и нагло влезть в чужое такси было в порядке вещей, а носить шарфик от «Prada» и сумочку от Луи Витона – визитной карточкой, говорившей о тебе достаточно, чтобы человек понял, к какому именно классу ты принадлежишь.
А еще было одно простое правило, которое каждый житель Нью-Йорка должен был зарубить себе на носу: всегда, при любых обстоятельствах носить с собой газовый баллончик, карту Лас-Вегаса и зонтик. И Люси пренебрегла последним правилом, поплатившись за это испорченной прической, промокшим пальто и, наверняка катастрофическим макияжем.
Люси ворвалась в холл дома, мокрая и злая, кивнула Мередит, которая, спокойно орудуя спицами, смотрела какой-то сериал, и решительно вошла в лифт, сыплясь проклятиями в сторону дождя, начальника, который ее задержал, и гребанного зонтика, который она забыла в прихожей.
Последние пару недель Люси казалось, что удача послала ее на все четыре стороны, и если до этого у нее была какая-то непонятная темно-серая полоса, то сейчас она сменилась чернотой Vantablack*.
Человек может долго копить в себе переживания. Капля за каплей, стискивая зубы, держать идеальную маску на лице. И какой-то незначительный пустяк может оказаться последней каплей в чаше терпения.
Последней каплей Люси стал внезапный ливень.
Облокотившись о зеркальную стену лифта, смотря за закрывающимися дверцами, Люси со всей силы ударила по стене, позволив себе разрыдаться. Сильно, навзрыд, до боли впиваясь ногтями в ладони и чувствуя подступавший к горлу ком. Казалось, все те слезы, которые она копила годами, вырвались наружу, и ей, наконец, хотелось освободиться.
Неожиданно в тонкую расщелину почти закрывшегося лифта втиснулся носок кожаных мокасин, и в следующее мгновение внутрь ворвался мокрый до нитки парень, который пробормотал извинения, проклиная дождь, и нажал на кнопку нужного ему этажа. Стоя у противоположной стены лифта, чувствуя резко прекратившиеся рыдания, с мокрыми от слез щеками и покрасневшими глазами, абсолютно мокрая и только что испытавшая сильнейший эмоциональный взрыв, Люси ошарашенно смотрела на мокрую розовую макушку Нацу, который, кажется, не узнал ее. Она впервые увидела его с того дня, когда он захлопнул дверь, и сейчас его внезапное появление именно тогда, когда она меньше всего хотела его видеть, подняло в ней волну гнева. Самого настоящего, подобного раскаленной лаве, он обрушился на нее в один миг, и Люси решительно оттолкнула Нацу, со злостью нажав кнопку экстренной остановки лифта.
- Что вы делае…? – возмущенно начал Нацу, но тут же замолк, когда Люси обернулась, и он понял, кто именно стоял перед ним. Он посмотрел в ее глаза, и, казалось, будто тут же отметил каждую деталь: от заплаканных глаз до мокрого пальто. – Люси?
- Да, Люси, - звенящим от злости голоса процедила Хартфилия. Глаза Нацу забегали по кабине лифта, словно ища пути отступления, но Люси не собиралась давать ему даже шанса на побег.
Он вновь посмотрел на нее, и в его взгляде плескалась непривычная для него серьезность. Тогда Люси поняла, что стоявший перед ней Нацу не был тем веселым парнем, которого она привыкла видеть. Но кем бы они сейчас ни был, как бы зло не смотрел в ее сторону, Люси не собиралась отступать.
- Выпусти меня, Хартфилия.
Голос его был тверд и не было ни намека на то, что он собирался продолжать разговор.
- Нет, - прошипела она. Ее нервы были натянуты до предела, и сейчас было достаточно любого действия извне, чтобы они порвались. – Мы поговорим сейчас. Десять чертовых дней я ждала, когда ты соизволишь притащить ко мне свою задницу и, наконец, разобраться со всем, как положено взрослым людям. И мне надоело ждать. Такими темпами я скоро облысею от нервного напряжения, так что, дорогой, мы расставим все точки над «i» сейчас, в этом треклятом лифте, а не тогда, когда ты решишь соизволить обратить на меня свое величие, - Люси нервно усмехнулась. - Я не вытерплю еще шесть лет напряжения!
- Отлично, - процедил Нацу, облокотившись о стену лифта. – Валяй. Говори. Я тебя внимательно слушаю.