— А про развод откуда знаешь? — перевожу на него взгляд.
Он не смотрит на меня.
— Костя! — рявкаю я. — Откуда?
— Мы немного общались, когда ты уехал. Ты же бросил их… А у Дины проблемы были. Она ко мне обратилась.
— Что? — обрывается у меня все внутри. — Я бросил?! Я??
— Да. Ты. Я бы не уехал, на твоем месте. Вдруг что-то… Ты же знаешь, у нее никого в городе. У дочери твоей проблемы были со здоровьем, и Дина запаниковала. Я помог.
— Какие про… — теряю я голос.
— Все нормально уже.
— Что ты сделал? Помог?.. — поднимаюсь я. — Ты мне должен был позвонить! Мне!!
Хватаю его за грудки.
— Не мог я позвонить, — спокойно отрывает от себя мои руки. — Ты кутить уехал — это твой выбор. И свои проблемы с Диной ты должен тоже решать сам. А Дина обратилась за помощью ко мне. Она попросила, чтобы ты об этом не узнал. И сейчас я говорю тебе это только потому, что… Короче, Арс. Не перекладывай на меня свои косяки!
Возможно, если бы я в тот момент оказался рядом, Дина бы подпустила меня. Не как мужчину, но как отца. А дальше… У меня хотя бы был бы шанс. Хоть какой-то!
— Ну, спасибо, друг!
— Ну, пожалуйста…
— А что с дочкой?
— Диагноз поставили какой-то нехороший. Как оказалось, ошибочно. Но пока это выяснилось, Дина здесь… тяжело ей было.
Закрываю глаза, стекая по стене вниз.
И я прокручиваю и прокручиваю в голове свои косяки.
И если бы ту идиотскую невменяемую измену я могу хоть как-то оправдать и простить себе, то всё происходящее потом — нет. Ни роды преждевременные, ни одиночество в этот момент, пусть и выбранное ей, ни угрозу нашей дочке, ни мои сорванные нервы и попытку сбежать, ни отсутствие в тяжелый момент для них… Это всё уже я оправдать, простить не могу себе. Хоть это и следствие.
И она не простит.
От этого хочется опять сорваться в очередной кутеж. Обдолбиться, нажраться, забыться.
Но, там эти е*учие розы на сцене… И другие претенденты не будут ждать, пока я собирусь в кучу и вернусь на свое место. А я планирую. Не знаю как, не представляю. Но другого места у меня просто нет!
Поднимаюсь опять на ноги. Захожу в кухню. Стаскиваю с подноса только что приготовленный кофе.
— Арсенин не борзей!
— Михалыч…
— Ладно. Но это последний раз, когда ты здесь на особых правах. Завалишься еще раз со своими разборками к Дине, охрана тебя сдаст на руки ментам. А я и слова не скажу.
— Спасибо тебе.
Присаживаюсь перед аркой в зал. Дина поет…
Растворяюсь в ее голосе, пытаюсь выключить реал. Закрываю глаза.
Достаю сигареты. Михалыч никому не дает курить здесь. Но я затягиваюсь. И… Никто не трогает меня.
Моя девочка…
Моя девочка любимая…
Я так виноват.
Прости меня, пожалуйста!
«Останусь пеплом на губах,
Останусь пламенем в глазах,
В твоих руках дыханьем ветра…
Останусь снегом на щеке,
Останусь светом вдалеке,
Я для тебя останусь — светом.»
На припеве ее голос срывается и музыка просто играет.
С колотящимся сердцем я подскакиваю на ноги, вылетая в зал. Заметив, она уходит за кулисы под продолжающую играть музыку. По моей коже идет дрожь от этих болезненных тяжелых чувств. Желваки сводит.
Срываюсь и торможу.
Если я полечу за ней сейчас через зал, охрана меня перехватит. И я сворачиваю в подсобки.
— Арс!!!
— Все нормально!
По небольшой лестнице наверх. Еще пара поворотов…
— Дина… — залетаю в гримерку.
Вздрагивает. Пепел с ее сигареты падает на пол. Глаза блестят.
Закрываю дверь, ложась на нее спиной.
— Диночка… — сводит спазмом моё горло.
Мы застыв смотрим друг на друга. Я уже и не помню, когда последний раз был так близко рядом с ней. Меня сносит!
— Выйди, — сдавленным шепотом.
— Нет.
Закрывает глаза.
— Дина, что мне сделать? — делаю шаг к ней, внутри все пульсирует от разрывающих эмоций.
Я не уверен, что у меня будет второй шанс для разговора. А еще я вижу, что она не может собраться и закрыться от меня. И разбита сейчас не меньше моего. В голове все путается. С чего начать? Что говорить?! Сначала начать?..
— Дин… Я тогда… я не понимаю, как тогда это вышло! Я был в отключке. Проснулся — ты! Хочешь, я на детектор сяду?! Я не снимал эту телку, я ее сам не касался! Я не понимаю, как она оказалась с утра рядом! Я не понимаю сам!! Я виноват… — начинаю задыхаться я, голос пропадает. — Я не отрицаю! Прости меня…
— Арсенин, — вдруг полностью закрывается она, делая вдох поглубже. — Я желаю тебе сотни этих пустых грязных тёлок. Чтоб ты утонул в этой пустоте, чтобы захлебнулся в грязи. Чтобы барахтался там, продолжая «не понимать».