В феврале работать стало сложнее. Со стороны Вахибской пустыни, стремительно огибая холмы, задул сильный ветер, готовый, того и гляди, снести навесы на стройплощадке. Пыль лезла в глаза, мешая работать. Но главная неприятность заключалась в другом: от воздействия ветра согнутые доски, предназначавшиеся для строительства корпуса корабля, приходили в негодность. Чтобы придать доскам нужную кривизну, мы размягчали их в самодельных запарных камерах. Продержав доску в камере три-четыре часа, ее вынимали, обертывали мешковиной, зажимали приспособлениями, по виду напоминавшими камертон, а затем сгибали лебедками, придавая доске нужную форму. Доска скрипела от напряжения, а в центре сгиба даже нагревалась. Но когда ветер усиливался, он так быстро иссушал доски, что часть их при обработке ломалась. Бывало и по-другому. Придав доскам нужную форму, рабочие уходили на ланч, а когда возвращались, то обнаруживали, что ветер высушил доски, и они потеряли нужную форму. Строительство судна затягивалось. Объявилась и другая напасть: то ли потому, что на ветру у рабочих быстро высыхал пот, то ли из-за неправильного питания, но только у них стали появляться фурункулы. Вспомнив рекомендации капитана Кука, я обязал рабочих есть ежедневно лаймы.
К тому времени я обзавелся помощником. Им стал Брюс Фостер, профессиональный фотограф из Новой Зеландии, которому вменялось в обязанность снимать все без исключения действия, сопутствовавшие строительству корабля. Вероятно, мы строили последний сшивной корабль, и я хотел запечатлеть этот процесс для истории. Я познакомился с Брюсом в Новой Зеландии, где выступал перед публикой, рассказывая о своих былых путешествиях. Узнав о моем намерении пройти по стопам Синдбада, Брюс вызвался присоединиться ко мне. Он был энергичным исполнительным человеком, и когда я уезжал по делам в Маскат, он замещал меня, оставаясь за старшего.
Когда Брюс, взяв отпуск, уехал домой, его заменил Трондур Патурссон, датчанин с Фарерских островов, который был членом моего экипажа во время путешествия на «Брендане». Впервые появившись на стройплощадке, Трондур вскарабкался на нос корабля и, разглядывая каркас, доброжелательно произнес:
— Твой корабль по форме похож на голубого кита.
Вьющиеся волосы и густая борода придавали Трондуру сходство со скандинавским богом морей, и его отзыв, который я воспринял как похвалу, показался мне добрым знаком.
Трондур приехал в Сур с женой Боргне и двухлетним сыном Брандером. Поначалу они выделялись белизной своей кожи, свойственной северянам, но вскоре загорели не хуже меня. Жара заставила северян одеваться по-здешнему. Соседские женщины выделили Боргне накидку и мешковатые панталоны, а Брандер стал щеголять в миниатюрной дишдаше и пестром тюрбане, из-под которого выглядывали опаленные солнцем мочки ушей. Трондур, профессиональный художник, в свободное время забирал свой этюдник и отправлялся на край пустыни рисовать песчаные дюны, когда на рассвете или под вечер низкие лучи солнца придавали им фантастическую окраску.
Уехав по делам в Лондон, я оставил Трондура за себя. Он был мягким, покладистым человеком, не способным кого-нибудь приструнить, и «зеленые рубашки» этим тотчас воспользовались. Они стали трудиться с ленцой, уходить раньше с работы, жалуясь на отсутствие нужного материала. Чем дальше, тем хуже. «Зеленые рубашки» уверили Трондура, что в национальные индийские праздники не работают, а праздников этих оказалось великое множество. Строительство корабля резко замедлилось, график не выполнялся. Положение спасла Боргне, которую рабочие понапрасну не принимали в расчет. Увидев, что ситуация вышла из-под контроля, она взяла бразды правления в свои руки. Словно разгневанная мегера, она отчитала за леность рабочих, поставила на место зарвавшихся поваров, клянчивших лишние деньги на закупку провизии, и жестко поговорила с Мухаммедом, обязав бригадира наладить работу и наверстать упущенное время. Обо всем этом мне рассказал Трондур, когда я возвратился из Лондона. Заканчивая рассказ, он смущенно улыбнулся и произнес: