Барон этот нехитрый фокус раскусил, но вида не подал – заказал еще графинчик, присовокупив щедрый за-
кусон. Очевидных знакомцев у него в Перми не имелось, а потому вопрос с ночной перекантовкой проходил по разряду актуальных. Конечно, на крайняк можно было пойти по пути наименьшего сопротивления и сунуться в гостиницу. Но светить ради одной ночевки документы и рожу в казенном учреждении не хотелось. Мало ли что. Особенно в свете задуманного завтрашнего. В общем, таксист с его частной домовладелицей тещей подвернулись как нельзя кстати.
В итоге, основательно выпив и закусив, случайные знакомцы покинули ресторан и неспешным пешочком прогулялись до уже известного Барону домика. Торговались недолго – червонец и в самом деле произвел на Гертруду Генриховну действие сродни магическому. На том и расстались. Договорившись, что завтра, к одиннадцати утра, Валера подскочит за Бароном и отвезет в центр.
В цветнике сыскалась небольшая скамеечка. Барон опустился на нее, закинул ногу на ногу и задымил в ночь. Вот только табачный дым все равно не мог перебить аромата вплотную подступающих к скамеечке кустовых роз. Тех самых, что нынче осиротели на букет, оставшийся в руках у изумленной Ольги. Но, странное дело, вовсе не к сестренке, встреча с которой вместо запланированного жизнерадостного мажора обернулась душераздирающим минором, были сейчас обращены тягостные думы Барона. Из головы не выходил Самарин. В отношении которого требовалось принять некое решение. И если еще этим утром Барон был по-прежнему настроен валить крысу, то теперь в душе поселились сомнения. И в своей недавней кровожадной решительности он уже не был столь категоричен.
Во-первых, это только на словах просто. Валить.
Нет, конечно, лишить человека жизни как раз нетрудно. Но вот осознавать, что тем самым ты автоматически вписываешься в потенциальную расстрельную статью, мягко говоря, некомфортно. Это только молодым неопытным бакланам, напрочь лишенным привычки задумываться о последствиях, все нипочем. Да и то… Однажды в Вологде Барон присутствовал на сходняке, на котором шумно обсуждали беспредел одного зарвавшегося уркагана. Молодые шумели, волновались: «Беспредел! Валить его, козла, надо!» Тогда местный авторитет Сыч оборвал базар всего одной фразой: «Валить, говорите? Хорошо. А кто валить-то будет? Кто больше всех горланил? Ты и будешь валить! Или передумал уже?!» И сидел потом самый горластый тихо-тихо, засунув язык в задницу.
А во-вторых… Теперь, когда Барон воочию убедился, что Ольга жива и здорова, насколько оправдана будет его возведенная в абсолют месть? В самом ли деле заслуживает дядя Женя, по совокупности всех совершенных в отношении членов семейства Алексеевых подлостей своих, лишения жизни? Не правильнее ли оставить этого почти старика в покое и наедине с угрызениями совести? Ежели таковые, конечно, в нем обитают. Бог ему, как говорится, судья. Вот только…
Бог-то бог, но и сам бы помог. Оставить все, как оно есть, – значит, простить. Но он, Юрка Барон, не простил Самарина. Никогда не простит и не забудет.
Потому что ТАКОЕ невозможно забыть и простить.
Ленинград, февраль 1942 года
– Кто? – напряженно отозвался на Гейкин условный стук (бум – пауза – бум-бум-бум) хриплый голос.
– Бабай, это я.
– Кто я?
– Да Гейка же! Открывай.
Щелкнули замки, брякнула цепочка.
Дверь со скрипом приоткрылась, из-за нее высунулась голова мужика. Мало того что неприлично мордастого, так еще и без шапки. «Неужели у них в квартире так тепло?» – поразился Юрка, отводя глаза от неприятного изучающего взгляда.
– А это что за доходяги?
– Со мной. К Яковлевичу. Он в курсе.
Мужик не сразу, но распахнул дверь, и окоченевшая троица шагнула в темную прихожую. Внутри и в самом деле оказалось тепло. С подобной непозволительной роскошью – отапливать ВСЮ квартиру – нынешней зимой Юрий столкнулся впервые.
Снова скрип и щелканье замков. И от этих звуков Олька испуганно прижалась к брату.
– Ждите здесь, – отрывисто бросил мужик и, протопав по коридору, скрылся в дальних комнатах.
– Юра! Какой дядька страшный!
– Цыц, ты!.. Гейка, а это кто? Родственник?
– Это Бабай. Он у Яковлевича навроде ординарца.